Алишер Навои - Язык птиц

Это все — болтовня и пустое бахвальство
Или это — бессмысленный бред и нахальство!

Ото лжи тебе будет печальный исход:
От нее на тебя сто несчастий падет!»

Жил в какой-то стране лоботряс и проныра,
Всем налгавший про редкий свой дар ювелира.

745 Мог он спутать рубин с самой худшей из бусин,
Но зато в надувательстве был он искусен.

И когда он искусство обмана постиг,
Он от нищенской доли уже поотвык.

Потеревши немного — чтоб долго не блекло! —
Выдавал за рубины он красные стекла.

Мог такое наплесть неумелей тот сходу,
Что казался умелым простому народу.

Но однажды всучил тот любитель безделья
Одному богачу вот такое изделье:

750 За бесценную плату — осколок стекла,
На котором лишь сверху окраска была!

Богатей тот лелеял и гладил безделку,
А как глянец-то стер — тут и понял подделку.

Этой красной стекляшке цена-то — алтун,
А за тысячу продал бессовестный лгун! [85] Алтун (букв, золото) — мелкая монета.

Сделку ту отменили, и вора — к ответу,
Только что с него взять, если денег уж нету!

Видят — он просто жулик, и мерзкого плута
Прямо тут и убили, измучивши люто.

755 А еще речь повел и Фазан розоликий:
«К-эй, в законах главенства искусник великий!

Я ведь птица, известная статью чудесной,
В цветнике всех пленяет мой облик прелестный.

Дивный дар красоты дал мне в долю творец,
И чудесной красы дал мне вволю творец.

И поскольку краса моя так прихотлива,
Потому и пленителен я, словно диво.

Счастье неги присуще красе благородной,
А мучений и бедствий достоин негодный».

760 «Твои бредни, — промолвил Удод, — неразумны,
И замашки, и мысли вразброд — неразумны.

Не встречался я с речью такою пустою,
Чтобы в ней похвалялись своей красотою!

Слов таких и безумный чудак не болтал,
Ни ребенок, ни просто дурак не болтал.

И распутницам даже, пестро разодетым,
Был бы стыд и позор в словоблудии этом!

Эту чушь и пустой словоплет не сказал бы,
Даже выродок гнусный — и тот не сказал бы.

765 Недотепу, поведшего глупую речь,
Лучше было б совсем от пути остеречь!

Ты заносчив по-бабьему — до неприличья,
И, наверно, лишишься мужского обличья!

Званье мужа дается трудом и раденьем,
Тот не муж, кто кичится своим облаченьем.

Мужа красят поступки— деянья добра,
Даже если одежда на нем и стара».

Вышли в путь два приятеля, связаны словом,
Был один из них мудрым, другой — непутевым.

770 Этот звался Мудбир, был в делах он злонравен,
А Мукбиль, его друг, был во всем благонравен.

Были все их привычки их кличкам под стать,
Ну а клички их были привычкам под стать. [86] Были все их привычки их кличкам под стать, Ну а клички их были привычкам под стать. — Имена Мудбир и Мукбиль (см. бейт 770) в нарицательном их значении соответственно означают «злосчастный» и «счастливый».

Речь ведя о подвижниках, вере и боге,
О высоком Мукбиль рассуждал по дороге.

А Мудбир шел, про мерзких людей рассуждая,
О дурном, как безбожник-злодей, рассуждая.

О страданьях один, о грехе говорил,
А другой о пустой чепухе говорил.

775 Так и шли, друг от друга не ведая прока,
Вдруг вдали дивный город вознесся высоко.

И расстались они, миновавши заставу:
Каждый чаял найти себе дело по нраву.

Первый — прямо к отшельникам здешних сторон,
А другой стал разыскивать гнусный притон.

Первый шахом был принят с великим почетом,
И не ведал он счета дарам и щедротам.

В скором времени к шаху два стража здоровых
Притащили Мудбира — в цепях и оковах.

780 Притащили и все рассказали о нем:
Дескать, ночью негодник упился вином,

Вышло так, что Мудбира назвали уродом,
И затеялась драка — с кровавым исходом.

Негодяй за обиду в бреду одичалом
Оскорбителя тут же ударил кинжалом.

В гневе шах возвестил справедливую весть:
«Да постигнет Мудбира кровавая месть!»

Так достойный спознался с высокою честью,
А негодник покаран был страшною местью.

785 Искра к небу взвивается смелым полетом,
А ничтожную муху влечет к нечистотам.

Ястреб речи повел перед стаею пестрой,
Когти выпустил он, клюв свой выказал острый.

«Я ведь птицам не ровня, сравниться ль со мною? —
Я над всеми пернатыми признан главою.

Знай: все птицы, что речь тут вели пред тобой,
Для меня только лакомой служат едой.

Мне на шахской руке — и приют, и жилище,
Шах мне сам подает все, что надо для пищи.

790 А когда над добычей расправлю я крылья,
Даже коршун — и тот поникает в бессилье.

Я У шахов такого почета достиг,
Что и сам, как Симург, и силен, и велик.

Шахский перст — мой престол, я увенчан короной,
И совсем мне не нужен Симург твой хваленый!»

И промолвил Удод: «К-эй, ты в лапах гордыни
И в оковах невежества маешься ныне.

Свяжет шах тебе лапы, узлами опутав,
Да и только ли шах, — каждый ловчий из плутов!

795 Заморит тебя голодом тот лиходей —
Так, что мясо твое послезает с костей.

А пока будешь клянчить ты мясо, голодный,
Всех доймут твои вопли тоской безысходной.

Бог пошлет — ты и ешь. Душу дурью измаяв,
Стал забавою ты для лихих негодяев.

Ну и ловля! Запустят добычу настичь
И под дробь барабанов гоняют на дичь.

Ты находишь таких, что тебя послабее,
Настигаешь в полете и рвешь, не жалея.

800 Вот изловит тебя человек, приневолит,
И подачкой кормиться навек приневолит.

И когда ты городишь свою ерунду,
Твои речи бессмысленны, словно в бреду.

Будь в тебе хоть немного стыда или чести,
От позора ты сдох бы на этом же месте!