Алишер Навои - Язык птиц

Шах роднёй своим слугам бы сделал его,
Собеседником, другом бы сделал его!

680 А бродяга тот действовал хитрым обманом,
И позор стал наградой поступкам поганым.

Роза выпустит шип — будешь схож с этим плутом:
Не цветник, а костер тебе станет приютом!

Говорить стала Горлица: «Слушай, вожатый,
Властелин над заблудшею стаей пернатой!

Я ведь птица, привычная к зелени сада,
Мне летать над пустыней — какая отрада?

Очень нежное тело даровано мне,
Жизнь в зеленой листве уготована мне.

685 Непривычна я в жизни ни к стуже, ни к зною,
И ни тягот, ни зла не случалось со мною.

Лишь из сада да в сад — вот мои перелеты,
И в зеленой листве я не знаю заботы.

Не снести мне в дороге напасти такой,
Не посеять мне семени страсти такой!

Если я этим злом отягчу свою душу,
Волю жизни моей я неволей разрушу!»

И сказал ей Удод: «Хилой немощи чадо!
Тешить сердце печалью — твоя вся отрада.

690 Пусть и тысячу лет сад жильем тебе будет,
Ну а что от листвы проку в нем тебе будет?

Даже если шипы и колючки — не в счет,
Ведь того и гляди — тебя слопает кот!

И подбить тебя могут случайной стрелою,
Иль от камня погибнешь погибелью злою.

И в ином тебе есть ли какая отрада?
Разве любят тебя обитатели сада?

Чем терзать и губить смертной мукой себя,
Чем сжигать безысходной разлукой себя,

695 Лучше храбро к заветнейшей сути стремиться,
Ради счастья с возлюбленным в путь устремиться!

В испытаньях высокого дела погибнуть,
В муках сердца, в страданиях тела погибнуть —

Это лучше стократ, чем погибнуть с тоски,
Это лучше, чем жалких подачек куски!»

Жил-был глупый садовник. Несведущий в деле,
Он в своем ремесле понимал еле-еле.

Не умел он в прививках наладить порядок,
Чтобы вкус у плодов был и сочен и сладок.

700 О деревьях он тоже не ведал забот,
И не знал, сколько высохло, сколько растет.

Он давно позабыл, как высеивать зерна,
Как на всходах краса лепестков животворна.

Ну а тот, кому ближе навоз, а не роза,
Тот уже не садовник, а возчик навоза!

Увидали его небреженье друзья,
Стали делать ему наставленья друзья.

Дескать, бросил возиться бы с делом постылым
И нашел бы другое занятье — по силам.

705 А невежда повадок своих не оставил
И ленился, в работе не ведая правил.

Как-то раз обрезал он деревья свои
И погиб невзначай от укуса змеи.

А затем начал Голубь такие реченья:
«К-эй, вожак наш, всеведущий в тайнах правленья!

Я — особая птица меж птиц всех отличий:
Люди с рук меня кормят — таков их обычай.

Люди мне и приют и жилище дают,
Носят воду, зерно мне для пищи дают.

710 Я из узников узник, к почету привычен,
Принимать я людскую заботу привычен.

Это бог воздаянье достойное дал мне,
Он еду и питанье достойное дал мне.

А противиться доле, что дал тебе бог,—
Разве умным назвать это кто-либо мог?

Восхваленье творцу! Он пригрел меня, к счастью,
И не знаться мне лучше с лихою напастью!»

И промолвил Удод: «Это все отговорки!
Твой удел — жить обманом и ложью в каморке!

715 Птицам слушать чудно твое глупое слово,
Нет другого, как ты, нерадивца такого!

Бог затем тебе крылья назначил в удел,
Чтобы ты все просторы земли облетел.

Ты ж угодником людям назвался покорно
И продался служить им за воду и зерна!

А они ваши стаи гоняют нещадно,
Метят пестрым тряпьем — будто это нарядно!

А вспугнут простаков — вот и вся кутерьма,
Только с крыш поочистят остатки дерьма!

720 Не дано вам вспарить к испытаниям высшим,
Вы хотите весь век свой кормиться по крышам!»

Это было с лентяем одним нерадивым,
Для народа он был удивленьем и дивом.

К тумакам и пощечинам был он привычен:
Получал он подачки ценой зуботычин.

Его гонят, бывало, а он словно нем —
И с издевками подлыми сжился совсем.

Хоть порой выпадала ему и кормежка,
Ну а пнут — поскулит да поплачет немножко.

725 В общем, он разживался какой-либо мздою
И не знался, бездельник, с голодной нуждою.

Так и было, пока за какой-то кусок
Не ударили так, что и встать он не смог.

Хоть и был за побои частенько он сытым,
А потом оказался изрядно побитым!

А еще Куропатка прикинулась хилой:
«К-эй, глава всех пернатых, уволь и помилуй!

Я ведь птица, привычная к странам нагорным,
Там я господа славлю в смиренье покорном.

730 От мирской суеты отряхнув свой подол,
Я в горах обрела себе долю и дол.

Я обласкана счастьем — щедротами рока:
Любо мне на вершинах бродить одиноко.

Дивный край диких гор стал мне милым приютом,
И зачем мне страдать в этом странствии лютом?

Путь мой к тайнам заветного клада лежит,
В этих копях и сердцу отрада лежит.

Если суть сокровенного познана мною,
Нет и смысла прельщаться дорогой иною».

735 И сказал ей Удод: «К-эй, мечты твои скверны,
В голове твоей нет ничего, кроме скверны!

Говоришь, ты в горах жизнь отшельника знала,—
На отшельника ты не похожа нимало!

Все занятье твое — лишь одна суета:
По горам да по склонам, к кусту от куста.

Ну а то, что хохочешь ты смехом бездумным, —
Сумасшедшим то свойственно или безумным.

А сокровища мысли, что ты помянула, —
Это ты ради глупой тщеты помянула.

740 Кто сама ты, и в мыслях твоих есть ли прок?
Самомненье невежества — худший порок!

Не болтай о сокровищах мысли напрасно,
Не позорь себя ложью такою опасной.