Алишер Навои - Язык птиц

Но бездонная дурость тебя одолела,
Потому и болтаешь ты так очумело».

Как-то горец медведя поймал на досуге
И пока приручал — чуть не умер с натуги.

905 И пока зверь не свыкся с судьбой своей жалкой,
Дважды в день горец до смерти бил его палкой.

Зверь такие побои и голод сносил,
Что совсем присмирел и остался без сил.

Горец палку возьмет — только раз и поддаст он,
Глядь — у ног его зверь ждет побоев, распластан.

Танцевать у дверей он сперва научился,
А потом и ходить по дрова научился.

Он вязанки таскал от зари допоздна,
И облезла до кожи медвежья спина.

810 Но любая беда, что сносил он, бывало, —
Видно сдуру, лишь спеси ему придавала.

То мечтал он, что схватится с тигром громадным
И снесет ему череп в бою беспощадном.

То казалось ему, будто в битве со львом
Он врага растерзал да и съел целиком.

О еде он мечтал — с вожделеньем и смаком,
Ну а вышло, что сам стал добычей собакам.

Ты вот так же, как он, несуразен и злобен,
И в мечтах своих глупых медведю подобен!

815 Сокол молвил: «Вожак, полюбившийся стаям,
Все идут за тобой, всеми ты почитаем.

Бог меня несказанным величьем отметил,
Силой, редкою в скопище птичьем, отметил.

Другом я и сподвижником шахам зовусь,
Потому я меж птиц падишахом зовусь.

Мне дано украшенье — венец золоченый,
Бог меня одарил золотою короной.

Да ведь знаешь ты все про меня расчудесно:
Моя суть тебе ведома, имя известно.

820 Да и должен ли шах, что венцом наделен,
Тосковать по другому — из дальних сторон?

Я привык, словно шах, жить в почете немалом,
И зачем мне у шаха служить под началом?»

«К-эй, — промолвил Удод, — что за глупые крики?
Сколь темны твои мысли и помыслы дики!

Шахом хочешь ты быть — ишь, ведь как распалился!
Это ты от немыслимых врак распалился!

Ты — и темный и черный невежда и плут,
Ведь таких нечестивцами люди зовут.

825 Зваться лишь на словах шахом или султаном —
Это свойственно только бахвалам поганым!

Разве всякий, кто хвалится славою, славен?
Разве муж похвальбою неправою славен?

И зовущий тебя повелителем сброд,
Видно, идолам гнусным поклоны кладет. [87] ...Видно, идолам гнусным поклоны кладет. — По древним воззрениям мусульман, все немусульмане («нечестивцы»), чуждые мусульманскому принципу единобожия, молятся многочисленным идолам («истуканам», «кумирам»).

Ты ведь шах — словно в шахматах: внешность красива,
Да величье твое только пешкам на диво!

Что за шах, если лапа любого нахала
То взметнет его ввысь, то швырнет как попало?

830 От тебя шах, что ищем мы, — дальше мечты,
Лучше быть уж бродягой, чем шахом, как ты!»

Был правитель один, основал он державу,
Счастье подданных там расцветало на славу.

Красота совершенства там зрела обильно,
Без конца, без границ, без. предела обильно.

Благоденствие там и порядок кругом,
Горожане там в пышных нарядах кругом.

Там умельцы воздвигли, куда ни взгляните,
Сотни башен, и каждая — солнце в зените.

835 Там искусники труд приложили немалый,
Чтобы край их сверкал красотой небывалой.

Там чудесным диковинам нет и числа:
В них природа себя в колдовстве превзошла.

Люди жизнь там проводят в забавах и смехе,
И печали там гибнут в веселой утехе.

Был бесстыдник один там — сродни вертопрахам,
Камышовым прозвал он себя падишахом.

Все на нем камышовое было — кафтан,
Даже знамя в руках, даже щит и колчан.

840 По себе и друзей подобрал тот бродяга, —
Да какие друзья — шутовская ватага!

На пирах красовались повадкою бойкой,
А кончалось все дело срамною попойкой.

Чуть не шахом себя тот бродяга считал,
Все бесстыдства свои он за благо считал.

Да недолго он прожил в безделии сладком,
И пришлось тому дурню поплакать порядком.

Самозванца его же доспехами били,
Весь камыш с него сняли да тут же спалили.

845 Посрамлен был молвой он. Не можешь — не лезь:
Обернулась посмешищем шахская спесь.

Тут вмешался и Беркут с величьем орлиным:
«Ты, достойный, меж птиц наречен властелином.

Мне ли чином равняться со сбродом пернатым?
Соловьям или горлицам быть ли мне братом?

Моя слава известна, и гнев мой суров,
Я владычу над странами горных хребтов.

Сколько в день куропаток порву на куски я,
Не поем — так и спать не смогу от тоски я!

850 С поднебесья, голодный, я на землю пряну, —
Ни косуле спасения нет, ни кулану.

Для того, кто могуч да и глоткой хорош,
На дороге готовой еды не найдешь.

Я в. дороге устал, утомил свои крылья,
Истомил меня голод — валюсь от бессилья».

И промолвил Удод: «К-эй, властитель преславный,
Есть ли в мире тебе по величию равный?

Молодецкая стать твоей сути прилична,
С богатырством дружить твоей славе привычно.

855 Только мне твои крылья могучие жаль,
Жалко клюв твой и когти колючие жаль!

Недостойный! К заветной стремился бы цели!
А тебя, видишь, немощи вдруг одолели.

Ты бесцельно летишь по небесным просторам,
Мощь когтей, силу крыльев ты губишь с позором.

А расписывал здесь ты хвастливо себя,
И расхваливал здесь ты на диво себя!

Только тот может зваться могучим и смелым,
Кто за цель свою бьется душою и телом».

860 Жил на свете силач — и здоров, и громаден,
Среди жадных до лени — первейший из жадин.

Завтрак в десять батманов лентяю был нужен,
Да такую же долю съедал он на ужин. [88] Батман—мера веса, имевшая разное значение в различных местах (от нескольких килограммов до нескольких пудов).