Алишер Навои - Язык птиц

1185 Лучше б молния с неба бедою слетела,
И следа не оставив от бренного тела!

Помогите, внемлите души моей крику,
Не щадите, убейте меня — горемыку.

Да не ведает мир стыд деяний моих,
Да не слышит никто стон рыданий моих.

О друзья, разрубите мне тело и кости,
И сожгите, и пепел мой по ветру бросьте!

И не знал бы я в мире стыда посрамленья,
Лучше раз умереть, чем стократ за мгновенье».

1190 Изумясь его бедам, рыдали друзья,
Стали кровью рыдать от печали друзья.

И они, состраданием к горю согреты,
Стали шейху наказы давать и советы.

Шейх не слушает слов их, не внемлет советам,
Смысл речей до него не доходит, — да где там!

На вопрос по законам разумных примет
По обычаям страсти дает он ответ.

Вот один говорит: «Мудрый муж благодатей!
Прах с пути твоего — как сурьма для собратий.

1195 Кто спознался в дороге с тяжелой судьбою,
Оживет, если он овладеет собою».

Шейх ответил: «О сын мой, владеть-то мне чем?
Потерял и себя самого я совсем».

А другой говорит: «Это дело шайтана,
Лишь в раденье предел наважденьям обмана».

Шейх промолвил: «Лишь собранность делу подмога,
Я ж растерян душою, в том пользы не много».

Третий молвил: «Наставник хранящих завет,
Лишь молитва спасет от нагрянувших бед».

1200 Шейх сказал: «Ты таких не растрачивай кличей, —
Я — безумен, безумцам неведом обычай».

Кто-то вымолвил: «Сам омовение сделай,
Да и спутникам знак позволения сделай».

Шейх сказал: «Кроме слез, где найдется вода?
Кровью печени в очи мне льется вода».

Пятый молвил: «Купанием сердце очисти, —
Верный путь отряхнуться от зла и корысти».

Шейх сказал: «Отрешеньем, как морем, объятый,
Я тону. Так чего ж еще ждешь от меня ты?»

1205 А один произнес: «Четки есть у тебя, —
От невзгод ты избавишься, их теребя».

Шейх ответил: «У четок порвалась бечевка,
И меня, как зуннаром, опутала ловко».

А другой дал совет: «Подзаймись зубочисткой, —
Все исполнишь обет, — меж зубов ее тискай!»

Шейх сказал: «Зубочистка — одна суета,
Перст смущенья мои закусили уста!»

И еще было слово: «Гнетут тебя страхи —
Головой преклонись для молитвы во прахе».

1210 Шейх сказал, кровью слез обливаясь, как потом:
«Головою прикован я к этим воротам».

, Кто-то молвил: «Хоть к Руму лежали пути,
Нам не впору ли ныне к Каабе идти?»

Шейх сказал: «У Каабы искомое мною
Здесь нашел я. Что делать мне с долей иною?»

А еще один молвил: «Мы вышли к пустыне,
В самый раз нам бы к Мекке направиться ныне».

Шейх ответствовал: «Здесь я и Мекку обрел,
В Рум пришел я, — зачем мне неведомый дол?»

1215 А один говорит: «Раз дошли мы до цели,
Не пора ль о родном нам подумать пределе?»

Шейх ответил: «Дарующий блага зиждитель
Вместо родины дал нам вот эту обитель».

Кто-то молвил: «Узнали бы шейхи сей срам —
И воздалось бы карой суровою нам».

Шейх сказал: «Дружба с ними нужна мне едва ли,
Я друзей обрету и в питейном подвале».

Кто-то молвил: «Где святость твоя затерялась?
Где ж забвение благ бытия затерялось?»

1220 Шейх сказал: «Здесь и святость блаженней найдется,
И в обители сей сто забвений найдется».

И в ту ночь все стократ претерпели печали,
И несчастиям шейха друзья сострадали.

Шейх укоры встречал с равнодушьем усталым,
А давали советы — совсем не внимал им.

На заре нечестивцы галдеть принялись,
На дела правоверных глазеть принялись,

Правоверных покрыли глумливой хулою,
Расхвалив свою веру безмерной хвалою.

1225 Издевались жестоко над верною верой
И своей похвалялись прескверною верой.

И равняли они, погрязая в грехах,
Мерзость идолов с верой, что дал нам аллах.

Ведь и так было множество бед для пришельцев,
Стал еще от безбожников вред для пришельцев.

Люди шейха и те, что пришли из чертога,
Речь вели то добром, то сурово и строго.

Нечестивцам при споре и шейх помогал, —
Правоверным от этого стыд был немал.

1230 И пока мрак сменился рассветом багряным,
Скорбь лихая послала беду мусульманам.

И когда яркий свет пересилил потемки,
Нечестивцы ударили в колокол громкий.

И явил небосвод солнца блещущий блик,
Словно дочь христиан показала свой лик.

Нечестивцы совсем распоясались в споре,
Как увидели шейховы страсти и горе.

Пыл неверья вовсю овладел их оравой,
Нечестивцы расхвастались силой неправой.

1235 Правоверным позорище стало невмочь,
Бросив шейха, в стыде побрели они прочь.

Шейх посмешищем стал даже детям неверных,
Им потеха была в его муках безмерных.

Он — несчастный, восторженный, старый, убогий, —
Зачарован виденьем, лежал на дороге.

Шедший люд издевался отвратно и зло,
Он же смог бы стерпеть и стократное зло.

Быль и небыль, наверно, его пожалели б,
И неверный, и верный его пожалели б,

1240 Только та христианка погибельным жаром
Обрекла участь шейха несчастьям и карам.

И с пути правоверного сбила его,
И позором безверья покрыла его,

На страдальца, откинув свой полог смотрела,
Как на жертву потайно из щелок смотрела.

Но, небрежно смотря на простертое тело,
Она мук его взять себе в толк не умела. .

Жизнь и веру надеялась разом отнять,
А смогла лишь рассудок и разум отнять.

1245 Душу шейха томленьем кручина палила,
Тайны с явью смешав воедино, палила.

Днем до вечера грудь разрывалась на части,
Ночь сменялась зарей — погибал он от страсти.

Как за месяц, росли его муки за миг,
А за месяц он сколько мучений постиг!

И росли без конца и предела страданья,
В черный прах превратили все тело страданья.

И однажды та дева, безбожница злая,
Вновь явила себя, красотою пылая,

1250 Опаляя весь мир блеском злой красоты,
Вопросила о тайне его срамоты.