Алишер Навои - Язык птиц

В ней ни умысла злого, ни жалобы нет, —
Ничего, что укор выражало бы, нет.

Знать, моя похвала — неуместное слово,
Будь добра, не взыщи за провинность сурово.

Посчитай, что ты слышала слово невежды,
Что все это лишь бред пустослова-невежды.

Посрамленье и стыд горемыку убьют,
А тебе убивать его — бремя и труд!»

3245 И безумец исторг покаяний немало,
И красотка карать его смертью на стала.

Раз ходжа Абдулла Ансари досточтимый
Наставлял на стезе, благом истин хранимой:

«Кто поет и играет на сазе при этом
И слагает напевы по вольным приметам,

Но в напевах его мысль о боге жива,
Знай, о муж истой веры, сих песен слова

Много лучше, чем пенье небрежным укладом
И тверженье корана заученным ладом.

3250 Если есть в этом пении смысл сокровенный,
Это лучше огрехов в молитве смиренной!»

О творец, всем небывшим дар жизни пославший,
Милосердием суть бытия даровавший!

Нет предела и края господним щедротам,
Благ, свершенных тобою, не выразить счетом.

Все, что я бы тебе в похвалу ни сказал,
Как ни тщился б, а мало и втуне сказал.

Что там я, если столько мужей благоверья
Много лет в похвалу твою двигали перья,

3255 И старались воздать справедливость вначале,
И в конце концов немощь свою признавали! .

Если ж духом смятенья Фани одержим,
Здесь вознес похвалу совершенствам твоим,

Осени его грех милосердною сенью
И оплошные строки предай истребленью!

Мне довольно и чести писать это слово, —
О тебе я писал и не ведал иного!

Пел я много ли, мало — а все про тебя,
Быль ли, небыль звучала — а все про тебя!

3260 Сколько тайн мне предстало твоих без покрова, —
Я о них птичьей речью слагал это слово. [241] Я о них птичьей речью слагал это слово. — См. наст, изд., с. 296—300.

И теперь, птичьей речью взывая с мольбою,
Как подбитая птица, я слаб пред тобою.

Это все — от того, что у птиц всех пород
Песнь различна и общий напев не ведет.

В соловьином ладу много тысяч различий,
У ворон — беспредельно различие кличей.

Птичья песнь не всегда благодатна бывает,
Не всегда птичье пенье приятно бывает.

3265 Я по птичьим напевам слагал свою речь, —
В общей песне единственный лад не сберечь!

Попугай и скворец — оба славятся речью,
Но различия свойственны их красноречью.

Зазвучал их рассказ — и различие выдал:
Схож один с божеством, а другой — словно идол.

В этом — святость, а тот — отрицаньем влеком,
Светоч веры — в одном, тьма безверья — в другом.

До безверья и веры Фани что за дело?
Все, что он говорил, о тебе лишь радело.

3270 Будь его прегрешеньям заслоном-защитой
Вплоть до чаши, в пиру отрешенья испитой.

А судил ты ему отрешенья глоток,
Дай ему ты и вечность — блаженства залог!

Вот, Фани, заложил ты строенье на диво
И поведал про птичьи реченья на диво.

Но пророк Сулейман первый понял дорогу,
Что ведет к птичьей речи и птичьему слогу.

От него перенявший ту мудрость Асаф
Никому не вручил сей потайный устав. [243] Асаф — мифический сподвижник Сулеймана (см. примеч. к бейту 290).

3275 И от них то уменье другим не досталось,
Не досталось — не знали и самую малость!

Долго — тысячи лет небосвод быстроходный
Круг за кругом стезею свершал очередной,

И прекрасная птица явила свой лик,
Скор полет ее, скоры и ум и язык.

То—предвечная птица над Кафом парила,
Ей всептичий язык отрешенье открыло. [244] То — предвечная птица над Кафом парила... — См. примеч. к заглавию 4.

То — вершина величия, столп совершенства,
Светоч истины, в сердце зажегший главенство,

3280 Дух, провидящий в истине благостный свет,
Мудрецам даровавший великий завет.

Это чудо мужей постиженья недаром
На торгах просвещения звали Аттаром.

И когда он запел в кущах сада земного,
В поучение птицам звучало то слово.

В птичьей речи он славен был знаньем таким,
Что Асаф с Сулейманом померкнут пред ним.

Хоть и знали они птичьи речи на деле,
Но другим передать этих благ не сумели.

3285 А когда бог ему дар реченья поведал,
«Речи птиц» миру он в откровенье поведал.

Сих речений язык до конца он постиг,
Изложение таинств творца он постиг.

И, реченья творя до конца от начала,
Он сокровищ бесценных рассыпал немало.

Он карманы времен понабил жемчугами,
Люди века его наслаждались плодами.

Был дарован сокровищем тем талисман,
Даже каждому нищему жемчуг был дан.

3290 Словно солнце узор его, не было краше,
Как Джемшид, извлекал он напевы из чаши. [245] ...Как Джемшид, извлекал он напевы из чаши. — См. примеч. к бейту 1928.

Каждый жаждущий пил тот нектар то и дело,
И от сладости речь его словно немела.

Птичьей речью слова научил он слагать, —
С попугаем сравнялись простые и знать.

Люди речи персидской словам его вняли
- И постигли слова в их сокрытом начале.

Только люди из тюркского рода простого,
У которых понятливость очень толкова,

3295 Пребывали лишенными всех этих благ,
Сути птичьих речей не внимая никак. [246] Только люди из тюркского рода простого, У которых понятливость очень толкова, Пребывали лишенными всех этих благ, Сути птичьих речей не внимая никак. — Слова о «простом тюркском роде» следует понимать как формулу авторского этикета, требовавшего смиренности и уничижительности в самохарактеристике. Вместе с тем Навои здесь подготавливает читателя к восприятию последующих, заключительных частей поэмы, где он говорит о своей роли поэта, впервые в полный голос обосновавшего право тюркского языка стать языком поэзии и впервые создавшего на этом языке образцы поэзии, которые поднялись до уровня произведений, написанных на языке фарси (см. наст, изд., с. 267—268).