Сергей Щипанов - По ту сторону

Черт бы побрал всех этих борцов за веру, разных «псов господних» и тому подобную сволочь! Готовы сжечь человека на костре только за то, что тот читает молитву на родном языке, а не на латыни. Хорошо хоть иногда и тут попадаются адекватные люди.

Хозяйка, сравнительно молодая женщина, вдовствовала: муж её скончался от болезни полгода назад. Скромная и очень опрятная, мадам Женэ одна вела хозяйство. И неплохо справлялась. Нам с Робертом она, похоже, симпатизировала.

Когда мы остались вдвоём, Роберт разразился проклятиями, заявил, что хватит с него Франции:

– Мы наймём лодку и переплывём Канал.

Я ужаснулась: ехать сейчас в Англию – безумие!

– Милый, что ты такое говоришь! В Англию сейчас никак нельзя, там чума.

– Чума в Лондоне, а мы высадимся на западном побережье.

– Роберт, дорогой, прошу тебя, оставь эту затею. Ты сам прекрасно знаешь, чума доберётся и туда… О боже! Мне страшно подумать об этом.

– Ты считаешь, Джонни, что лучше здесь дожидаться, когда проклятые «псы господни», чтоб им гореть в аду, схватят нас, как еретиков, станут пытать и поволокут на костёр?

– Нет, милый! Давай уедем, но только не в Англию. В Брюссель.

Сама не знаю, почему именно в будущую столицу Бельгии мне приспичило ехать.

– В Брюссель?! Не ведаешь, что говоришь, дорогая! Спасаясь от волков, укрыться в клетке со львами – вот что такое ехать нам в Брюссель. Там сидит испанский наместник Фарнезе, палач и гонитель протестантов. Его предшественником был Альварес де Толедо, кстати, близкий родственник Кристобаля де Толедо. Помнишь того надутого индюка-испанца, что хотел арестовать тебя на «Святом Эдмунде»? Его родич Альварес, герцог Альба, душегуб был, каких поискать. Говорили, в его правление Брюссель обезлюдел: иных казнили, другие бежали из города.

Ну, что ты скажешь! Кругом религиозные распри. А ведь и те и другие хороши – что католики, что протестанты. Глотки друг другу готовы перерезать.

Чума на оба ваши дома!

Хоть и негоже супруге протестанта иметь такие мысли, но уж больно злость во мне закипала, когда распри между приверженцами папы римского и адептами Реформации становились поперёк дороги.

Роберт, между тем, продолжил:

– Протестанты и купцы-евреи, которым тоже попортила крови «святая инквизиция», бежали из Брюсселя в Амстердам. Мне приходилось бывать в этом городе, и должен сказать, милая, понравилось.

– Вот и замечательно! – воскликнула я. – Давай уедем в Амстердам. Завтра же.

Сказано – сделано. На другой день мы уже плыли морем в «страну тюльпанов» Голландию.

По прибытии в Амстердам Роберт, наконец, сумел найти место капитана на голландском купеческом судне, возящем грузы в Гданьск, Мемель, Региомонтум.

Я ужасно обрадовалась тому, что мой капитан станет водить судно не столь далеко, не к берегам Африки или Америки, а по хорошо знакомому мне Балтийскому морю.

Роберт обмолвился, дескать, часть груза, который ему предстояло доставить в порты Ганзейского Союза, не оформлена, скажем так, должным образом. Проще говоря – контрабанда. Сам Роберт на такие пустяки (его слова) не обращал внимания. Мне же стало не по себе: ну, как он опять влипнет в историю! Одно утешало: контрабанда – не работорговля, этим занятием во все века грешили, и не находили его очень уж предосудительным (не считая, конечно, контрабанды наркотиков и оружия).

Роберт уехал, а я осталась в городе ювелиров и мелких лавочников – Амстердаме.

«Столица тюльпанов» Амстердам стремительно набирал вес. Но не за счёт выращивания цветов – сказывался наплыв еврейских купцов-воротил алмазного бизнеса. В остальном же это был типичный городок Средневековой Европы – местные бюргеры, налившись пивом «под горло», так же справляли нужду «при всём честном народе», а здешние домохозяйки так же выливали помои на головы прохожим.

В Амстердаме я убедилась, что крайний кальвинизм ничуть не лучше оголтелого католичества. Встретилась с отцом Фернаном – сей учёный рассказал мне, как относятся кальвинисты к монахам ненавистной им «папской» церкви: преследуют, ставят палки в колеса, гнобят.

Я встретила отца Фернана не просто так, а потому что искала встречи.

Роберт ушёл в плаванье, а я узнала от хозяйки пансиона, в котором мы остановились, где можно найти учёных, и пошла туда, в надежде повстречать знающих людей, поговорить с ними о создании лекарств, тем более что я могла многое подсказать им из области фармакологии. Но, встретила одного лишь отца Фернана, который, как мне показалось вначале, очень обрадовался. Он, прежде всего, поинтересовался здоровьем моего супруга.

– Всё нормально, хвала Всевышнему, и вам, отец Фернан. Если б не лекарственная кора, что вы мне дали, не знаю, как бы обернулось! Я составила вам подробный отчёт, как мы договорились, и оставила его в Париже, у хозяина гостиницы…

Разговор получился, какой-то… сумбурный. Видимо, отец Фернан никак не ожидал увидеть меня здесь, в Амстердаме. Монах всё время оглядывался по сторонам, словно опасался кого-то. Сослался на занятость, и я, чтобы не мешать, пошла своей дорогой.

Меня, похитили. Буквально среди бела дня. Возвращалась «домой», в гостиницу, и меня грубо схватили, затолкали в карету, увезли. Охнуть, как говориться, не успела. С завязанными глазами очутилась в каком-то мрачном сыром подвале, где света едва хватило рассмотреть допрашивающего, когда сняли повязку. Невысокий мужчина с дряблым лицом, какой-то чахоточный, что ли – он всё время надсадно кашлял, прикрывая рот жёлтой ладонью. Второго я не смогла рассмотреть – тот стоял сзади, держа меня за плечи, и не давал встать. Допрос вёл чахоточный, хотя ему было нелегко разговаривать. Этот человек говорил на английском с ужасным акцентом, я почти ничего не понимала, и тогда допрашивающий переходил на французскую или испанскую брань, из чего заключила, что он, скорее всего, испанец.

Представитель ненавистной всякому здравомыслящему человеку «святой инквизиции», чёрт бы её подрал! Даже здесь, в краю ярых кальвинистов, эти «псы господни» что хотят, то и творят.

В полумраке подвала (его освещали лишь две чадящие масляные лампы), лицо человека выглядело жутковато, словно у восставшего из могилы мертвеца.

– Ви должен нам говорить правда! – визгливо орал «чахоточный».

– С какой стати я буду с вами разговаривать! Вы меня нагло схватили, приволокли сюда…

– Ты станешь говрить, если жить хочешь!

Дальше пошла дикая смесь английских, французских и испанских слов.

Он явно бранился.

Топал ногами, брызгал слюной.

Затем сделал знак своему подручному, тот надел мне на руки путы какие-то, и усадил на очень низкую неудобную скамью.