Антал Сташек - О сапожнике Матоуше и его друзьях

— Страшное дело!.. Сегодня после полуночи вернулись гвардейцы… Солдаты убили несколько человек, а остальные убежали.

— Кого убили?

— Винцу, сына старосты, Петра Гучека, Тонду Стрнада, старого Швейду Бабеца… Я и не упомню всех… Да, чуть было не забыл, — Матоуша тоже.

— Матоуша! — охнула дочь, с трудом переводя дыхание.

— Ну да, Матоуша и много других… На селе все плачут. Ты скажи Иржику, когда увидишь его, чтобы он вернул мое старое ружье… Я сейчас ухожу.

— Куда?

— Жена Томши передала мне через девочку, что у них корова заболела после отела.

Отец нахлобучил шапку и вышел, но тут же вернулся:

— Не забудь о козах, дай им вместо травы немного сена с запаркой.

Заботы о животных всецело поглощали его мысли, всю его душу. Он исчез в дверях.

Ружена вышла за ним на улицу. Жалобные причитания неслись со всех сторон. В верхнем конце деревни, на завалинке, плакала по мужу молодая Ведралка; в нижнем, у порога, ломала себе руки и причитала по сыну старая Бильчиха. Плач стоял во всей деревне. Стоны и вопли болью отдавались в сердце Розарки. Она ходила сама не своя. Накормив коз, дала поесть отцу, который вернулся от больной коровы, и села в палисаднике под окнами. Там рдел пион, благоухала леванда, распускались белые венчики бузины, а за изгородью на лугу дикая яблоня и вишня были усыпаны поздними цветами, в которых жужжали пчелы. Распевали пеночки. Весна ликовала. Но девушка, ничего не видя и не слыша, смотрела в землю, словно оттуда должна была вырасти для нее новая жизнь с новыми надеждами.

— Ты знаешь, что драгуны убили Матоуша? — крикнула ей Тонка Яндур через забор.

— Знаю.

— Матоуш, — прокричала потом Пепка Якуб, — не вернулся с гвардейцами. Кавалеристы разрубили его на куски.

Каждый, кто проходил мимо, сообщал ей о несчастье. Не выдержав, девушка убежала в горницу и села к прялке, но прясть не могла. Расплакалась жгучими, как боль, слезами.

— Розарка, вот она! — воскликнул сияющий Иржик, едва переступив порог комнаты. В руках у него был лист бумаги, он махал им в воздухе и был так возбужден, что даже не заметил ее слез.

— Что это?

— Постановление. Я назначен учителем. Посыльный из управы принес час тому назад.

— Покажи! — Она прочла. — Только временно?

— Это так пишется, а подразумевается — до самой смерти… Ты не рада?

Розарка как-то принужденно кивнула головой и, помолчав немного, сказала:

— Драгуны убили Матоуша.

— Убили, — повторил Иржик и смолк.

— Розарка, — заговорил он после короткой паузы, — теперь надо подумать о свадьбе.

«Жаль Матоуша!» — промелькнуло в голове девушки. Она ничего не ответила, только отвернулась к окну, чтобы скрыть от Иржика выступившие на глаза слезы.

«Матоуша убили!» — летела весть из дома в дом, словно он был на селе самой важной особой. На самом же деле его не убили, а только тяжело ранили. Он долго лежал на поле боя без сознания и очнулся в больнице в Ичине, куда его отвезли добрые люди. Он не знал даже как следует, чем кончилось дело в Льготе. Ему удалось вспомнить только, что старый гренадер Швейда, прежде чем упасть, долго оборонялся пикой против драгунского офицера, все остальное потонуло в тумане.

На горах давно уже отцвели липы, хлеб был убран с полей, ласточки и другие птицы собирались в теплые края, когда Матоуш, усталый, измученный и исхудалый, возвращался домой — во Вранов. День клонился к вечеру. Юноша шагал вверх по склону, направляясь к дому отца. Издали бросилась в глаза школа; Матоушу показалось, будто покойный учитель Стрнад погрозил ему розгой. Но это был не Стрнад. Иржик Махачек и Розарка сидели на крыльце дома у дороги.

«Вот как!» — кольнуло Матоуша. Он хотел отвернуться и пройти дальше. Но ему стало неловко убегать от них, и он поздоровался. Иржик молча кивнул головой, а Розарка сказала:

— Здравствуй, Матоуш… А мы тут сперва думали, что ты погиб; потом разнесся слух, что ты умер в госпитале. А ты вот возвращаешься жив и здоров.

— Здоров… Здоров. Только погляди, что со мной стало, — ответил он и, устыдившись этих слов, которые могли показаться жалобой, поспешно спросил: — Ну, что тут у вас нового?

Она немного покраснела и смущенно потупила глаза. За нее ответил муж:

— Я стал учителем, и мы с Руженкой поженились. На прошлой неделе отпраздновали свадьбу. Мать моя умерла вскоре после того, как вы весной пошли в Прагу.

Матоуш стал прощаться.

— Дай бог тебе здоровья! — сказала Розарка и сердечно пожала ему руку. — Бедняга! — пожалела она, глядя ему вслед, и еле удержалась от слез.

Учитель же, который со времени своего вступления в должность стал ревностным блюстителем законов и порядка, сказал немного брюзгливо:

— Нечего было лезть самому в это безнадежное дело, да еще и других подзуживать!

Розарка надула губы; это было признаком пренебрежения и недовольства.

Нервы Матоуша были напряжены до предела. Странная мысль пришла ему в голову. Когда-то он читал о том, что в одном немецком городе лебедям каждой осенью подрезают крылья, чтобы они на зиму не улетали в теплые страны. Его больно укололо это воспоминание.

«Я теперь тоже без крыльев, как эти лебеди», — с горечью подумал он, остановился, посмотрел на свою потертую одежду, разбитые башмаки и рассмеялся.

— Ощипанная птица… настоящая курица, — вслух повторил он и поспешил домой. Там он поздоровался с родителями, посидел, поговорил, рассказал, как скверно жилось ему в больнице, а когда старые часы глухо пробили девять, пошел спать на чердак. Засыпая, он потихоньку напевал:

— Отец, я уйду бродяжничать, — неожиданно заявил Матоуш утром, когда семья завтракала похлебкой с укропом и чесноком.

— Не выдумывай! — резко оборвал его отец. — Этим занимаются шестнадцати-семнадцатилетние подростки, а не такие парни, как ты.

— Неужели ты покинешь нас на старости лет? — запричитала, заплакала мать. — Ремесло свое вы бросили, а заработок отца на раскраске святых тоже кончился.

— Ну да, — подтвердил старый сапожник и, сердито хмурясь, стал упрекать всех этих святых мужей и дев. Он перекрасил на площади святую троицу, на мосту — Яна Непомуцкого, в Олешнице у дороги — святого Антонина, в Высоком — святую Барбору, в Тржиче — святого Флориана, в Горатицах — святого Франтишка, в Боскове — деву Марию, в Кундратицах — придорожный крест на холме и много других. И хоть он не только красил святых, но и молился им, семья бедствовала попрежнему. Нет, нет, они неблагодарны. И крестьяне перестали давать в долг… и вообще жизнь ему опостылела.

— Кому же я оставлю избу, если ты пойдешь скитаться и где-нибудь пропадешь? Тебе обойдется дешевле, если я переведу ее на тебя сейчас же, чтобы после моей смерти не пришлось тебе таскаться по канцеляриям и иметь дело со всякими паршивыми писарями.