Петер Илемницкий - Избранное

— Наши игроки вели себя на товарищеских матчах совсем не по-товарищески, особенно, когда победа склонялась на сторону противника, — доносился голос Эмиля до тех, кто был ближе к двери.

На собрании молодежи за самым последним столом сидел Марек Балент со своим приятелем, молодым рабочим из города, Мишо Треской. Худенький, слабого сложения, но живой и подвижный, Мишо был хорошим товарищем. Глаза его перелетали, как мухи, чуть не жужжа, с холеной физиономии Эмиля то на Данё Лепко, который, с трудом протиснувшись вперед, уселся возле председательского стола, то на прилизанного Имро Шимончича, смешно поддакивающего каждому слову Ержабека, то на Фердо Стрежа, которого нынешняя нравоучительная лекция просто угнетала, то на того, то на другого, сколько их там ни было, — следя за тем, какое впечатление производит на них критика Эмиля Ержабека.

— Самое слабое место нашей команды — нападение. Ему не хватает точности удара, быстроты и напористости. Но и наша полузащита не умеет правильно расходовать свои силы, сохраняя необходимый запас их до конца игры. Обычно после первого тайма она ослабевает и теряет бдительность…

Мишо Треска внимательно следил за каждым словом и жестом Эмиля и в то же время слушал то, что говорит Марек.

— Совсем как отец, — говорил Марек. — Тот плуга никогда в руках не держал, а уже помещик. И сын тоже мяч только на ауты выбивать умеет, а другого пробирать — мастак.

Молодой Ержабек не пощадил, конечно, и вратаря.

— И вратарь, хотя после неудачного начала стал играть лучше, — все же играл слишком нервно и неуверенно, рассчитывал на случайную удачу…

Имро Шимончич буквально ловил на лету каждое слово Эмиля. Сперва ему было страшно обидно, что его роль в деятельности клуба так незначительна и молодой Ержабек едва ли о нем упомянет. Имро был помощником судьи, ходил во время матча с флажком вдоль границы поля, отчаянно махал им над головой, когда мяч выскакивал за черту, и ревниво следил за тем, чтобы не было нарушения правил, особенно со стороны чужих игроков, которых бешеная игра Фердо Стрежа всегда выводила из равновесия.

— Наша деревенская общественность тоже не доросла еще до правильного понимания интересов спорта…

Имро вспыхнул от радости. Она забурлила в нем так, что он выпрямился, словно резиновый паяц, когда его надувают.

— …и нашим судьям и помощникам судьи приходится тратить немало усилий, чтобы все оставалось в границах порядка…

— Браво! — крикнул Имро, не в силах более сдерживаться.

Марек снисходительно улыбнулся.

Это было в самом деле смешно… Оглянувшись. Марек встретил такой же снисходительный взгляд Петера Звары. Тот, видимо, только что пришел, и ему поэтому пришлось занять место в углу у двери.

— Мы должны повести энергичную борьбу за повышение спортивного уровня нашего коллектива… — продолжал Эмиль.

Туг в комнату вошел трактирщик, и за ним в отворенную дверь хлынула кипящая речь Дуды:

— …мы должны бороться за улучшение условий сбыта свеклы нынешнего урожая, должны добиваться нового, более выгодного контракта.

— Дуде, видимо, нелегко приходится, — сказал Мареку его товарищ.

— Понятное дело, — согласился Марек. — Их не так-то легко сдвинуть с места. Вросли в землю, что твоя свекла. Не выковырять.

— Известно: мужики.

— Мужики? Там нет ни одного настоящего хозяина. Я их хорошо знаю. А ежели которые и купили себе участки во время парцелляции, так сейчас рады продать их. Да беда в том, что тогда платили дорого, а теперь и половины не выручат.

— А задолжали ведь?

— Еще как! Говорю тебе: они рады продать землю, да половины долга не покроют.

Мишо Треска обводил взглядом всех присутствующих. «Значит, и здесь то же самое, — думал он. Отцы зашли в тупик, а дети позволяют, чтобы их завели в другой. Отцы ждут, что для них забрезжит рассвет, а дети тянутся к своему огню. И что это за огонь!»

— Послушайте наш оппозиционный проект контракта! — раздавался возбужденный голос Дуды. — На каждые сто брутто-килограммов свеклы производитель делает пять процентов скидки. Более значительные скидки делаются только по взаимному соглашению… А паушальные вовсе не допускаются.

Крестьяне уже собрались с мыслями и внимательно слушали речь секретаря: контракт — это дело другое, это им знакомо, тут знаешь, о чем идет речь. И по поводу первого же пункта раздались голоса:

— Вот это ладно!

— Правильно.

— А то понаделали скидок, неизвестно ради чего…

Теперь Дуда чувствовал себя в своей стихии.

— Цена свеклы должна быть пятнадцать крон за чистый вес…

— Хорошо! — отозвались слушатели.

Теперь уже и Маленец не спорил.

— Коли так высчитали, пускай платят! — крикнул Кмошко.

— Если Акционерное общество чехословацких сахарных заводов будет и в дальнейшем производить вывоз сахара за границу по бросовым ценам и в результате этого цены на сахар-сырец упадут, можно снизить и цены на свеклу… но только для крупных свекловодов и помещиков…

— Очень хорошо!

— Пускай берут у тех, у кого есть что взять!

— А мелочь и обрезки… с ними как? — крикнул нетерпеливый Лепко.

— Погоди, и об этом в контракте должно быть, — успокоительно промолвил Звара.

Но Дуда уже подхватил вопрос Лепко и поспешил ответить:

— Обрезки? Обрезки — за шестьдесят процентов свеклы… Гарантированный объем сухого продукта… Воды самое большее — двадцать…

Аудитория пришла в движение. Контракт был так хорош, что крестьяне готовы были подписать его, не слушая дальше. Скрестив ноги под стульями и взявшись за кружки, они только одобрительно кивали головами. Но наибольший успех имел последний пункт проекта:

— На десять центнеров свеклы… десять килограммов сахара!

— Правильно!

— Вот это справедливо!

— Постойте… а сколько нам выдают?

— Четыре килограмма на сто центнеров!

— Вон что!

— Пусть они там…

— Коли у них миллионы…

Лучи мартовского солнца лились в окна трактира, рассыпались искрами по стеклу кружек, ослепляли крестьян, играли отблесками на их лицах и больших руках, опущенных на столы, как попало. Солнце зажгло огоньки даже в зрачках цыгана Балажа, хоть тот и сидел в углу.

— Если вы недовольны организацией свекловодческого дела, — продолжал Дуда, заканчивая свой доклад, — требуйте, чтобы было устроено собрание, на котором и заявите свой протест.

— Да, столько нам не дают! — неожиданно произнес Маленец, которого даже солнце не могло разогреть. — Кажется, столько сахара нам не дают…

Некоторых рассмешило, что Маленец так долго и так неуверенно размышляет над этим.

«Лучше молчи и слушай», — хотел оборвать его Ратай, но было не до того: он устремил свой взгляд на Дуду, который заканчивал свою речь.