Петер Илемницкий - Избранное

— Пока ничего!

Когда же все-таки будет хоть что-нибудь? Через год? Через два? Или…

Страшно было подумать.

Он повернул обратно и, выйдя за город, направился на станцию. И как раз вовремя: поезд загудел на ближайшем повороте, промчался по грохочущему мосту и, пыхтя, остановился у станции.

Там Ковачу удалось уговорить одного барина, сгибавшегося под тяжестью своего чемодана. Ковач взвалил этот чемодан себе на плечи. Чемодан был будто свинцовый: у Ковача подогнулись колени и затрещала спина. Но тут же к нему кто-то подскочил сзади, схватил чемодан, рванул из рук, так что Ковач чуть не повалился, и пропитым голосом закричал:

— Ты что, мать твою так, не в свое дело суешься?

Ковач оглянулся: носильщик в красной шапке! Завязалась борьба за чемодан. Носильщик кричал:

— Пусти! У меня патент!

— Сунь его себе в …

Тут владелец чемодана, дойдя до входа в помещение станции, обернулся и увидел происходящее. Позеленев от ужаса, он закричал:

— Там стекло!

Он кинулся к дерущимся, которые тянули чемодан каждый в свою сторону и колотили им по каменному полу. Ругаясь и угрожая позвать полицейского, он вырвал чемодан у них из рук и потащил его к выходу. К счастью, у дверей стоял автобус.

— Я плачу налог! — кричал носильщик в лицо Ковачу.

— А я голодный! — ответил тот.

— Так проси милостыню!

Ковач с наслаждением дал бы дураку-носильщику по уху.

— Я не нищий… Я хочу работать!

Он сам не знал, как это получилось: он вытянул руки перед собой и снова поглядел на них. Ему вдруг стало чего-то жаль. Жаль, что пьяный носильщик кинул ему в лицо те слова, жаль этих рук и своей мужицкой силы, которая играет в нем, не находя выхода и томясь от безделья.

Потом он тряхнул головой и ушел со станции.

Попробовать как вчера? Вчера он ходил но городу. Перед одним домом остановился грузовик; парни скидывали с него саженные поленья; буковые стволы падали один за другим; их было страшно много, и они пахли мокрой листвой. Мотор зарычал, машина тронулась, а возле дров остался какой-то барин, — видимо, владелец: он вышел из ворот и долго рассматривал поленья испытующим взглядом. И в этом взгляде Ковач сразу уловил безнадежный вопрос: как же с ними быть?

Он сейчас же подошел к барину:

— Могу распилить и наколоть…

Барин смерил Ковача взглядом сверху донизу и, не задерживаясь глазами на его физиономии, равнодушно перевел их на другую сторону улицы. Только после этого он задал вопрос:

— За сколько?

— Что ж, десять крон за метр не дорого будет?

Ковач решил уж продать свой труд подешевле.

Пренебрежительная усмешка искривила рот барина.

— Нет… не надо. Прикажу распилить циркулярной, автоматической. Так будет выгодней…

Не дожидаясь, чтобы Ковач сбавил цену, он повернулся и молча пошел к себе во двор.

Вчерашний день точно сломил Ковача. Машина отняла у него работу, машина отнимает у него и случайный кусок хлеба, — машина, бесчувственная и не знающая утомления вещь, работающая лучше, быстрей и за более дешевую плату, чем человек. Она на каждом шагу становится ему поперек дороги, вырывает у него пищу изо рта, отнимает силу его безработных рук, подкашивает ноги и убивает надежду. Что же это! Неужели его руки так ни на что и не нужны?

Он подошел к торговцу углем.

— Возьмите меня на работу… уголь складывать, мешки разносить.

— Да что это с вами со всеми сегодня сделалось? Ведь вы сегодня четвертый! У меня свои есть. Мне не надо.

Больше он с Ковачем и разговаривать не стал.

Сегодня Ковач решил попытать счастья в районе особняков. Вот весна летит на вихре-коне, — широко развевается ее воздушный плащ. В садах уже обнажилась теплая земля, блестят на солнце почки абрикосовых и персиковых деревьев, хотя до цветения еще далеко; а под окнами уже распускается золотая мать-и-мачеха. Надо взять заступ и наверстать упущенное, надо, не теряя ни минуты, разделать грядки, пока не поздно.

Он прошел уже две улицы. Калитки всюду заперты; и даже звонки сняты. Только в трех домах ему открыли — и всюду один ответ: не надо! В одном доме хозяйка даже удивилась его предложению:

— А на что же мы держим прислугу?

Вот он стоит перед особняком г-жи Квассайовой и никак не может решиться. Эти люди со всем, что их окружает, ему опротивели. Открытые окна, расположенные на них подушки, крики и приглушенный разговор за дверями, пенье служанок, плач детей в красивых колясках, испуганный лай маленьких собачек в ленточках… Он должен ходить от одного дома к другому, останавливаться перед запертыми калитками и долго, долго ждать, пока не появится кто-нибудь и как ни в чем не бывало совершенно спокойно объявит:

— Нет!

В окне промелькнул кроваво-красный халат г-жи Квассайовой. Поймав ее взгляд, Ковач просунул пальцы в проволочную сетку изгороди и наклонился вперед. Она выглянула из окна:

— Вы кого-нибудь ждете?

— Нет… я ищу работу. У вас нет ли чего-нибудь?

— Работы?

Она посмотрела поверх него и какое-то время соображала, глядя на стену противоположного дома. Потом промолвила:

— Вот… если б вы умели компост перекладывать.

— Компост? Конечно, умею. Я его, с вашего позволения, и навозом полью, ежели желаете.

— А как же иначе? Обязательно полить!

В ее голосе уже слышалось приказание. Ковач радостно выпрямился, открыл калитку и вошел в сад.

Он с необычайным наслаждением принялся за работу. Вот, есть же еще работа для человеческих рук, еще не все захватила машина. Больше всего ему придавала мужество эта мысль.

Он разрыхлил мотыгой компост, осыпавшийся по краям; потом взял лопату и стал его переворачивать, укладывая слоями. У него было весело на сердце, и он невольно улыбался. Перевернув первый слой, снял пиджак, повесил на вишневое дерево и сказал сам себе:

— Так… а теперь зальем.

Он привязал к жерди старое ведро и открыл выгребную яму. Когда он зачерпнул в первый раз, словно кто дубиной его по голове огрел, — так отвратительно запахло! Он стиснул зубы и старался не дышать. Но это мало помогало.

Вдруг из прачечной, сквозь запотевшее окно, послышался знакомый голос:

— Батюшки, да это Ковач? Что вы тут делаете?

«Так это была она!» — подумал Ковач. Присутствие Балентки было ему неприятно.

— Сами видите! — ответил он так, словно ветер загудел.

И старался больше не обращать внимания на то, что Балентка видит его за такой работой. Он вспомнил день, еще совсем недавний, когда Ержабек уволил его. Показывая остальным батракам свои руки, Ковач похвалялся: с такими, мол, руками проживем и без Ержабека! Он найдет себе работу получше, вот увидите! Тогда Балентка при всех сказала ему: «Ну, пока дело не сделано, не говори «гоп». Разве мало народу ходит без работы? Вон наш Марек, верно, уж больше года… И хуже работу бы взял, да нету!»