Петер Илемницкий - Избранное

— Ступай, ступай. Только не болтайся зря. И скорей возвращайся обратно!

Если б у Йожины было время, она расцеловала бы барыне обе руки. Но благодарить было некогда, и все свое чувство благодарности она выразила во взгляде, переводя его к ногам барыни в сдержанном поклоне. Потом повернулась, и только ее и видели!

— Ну-ну, ветреница! — улыбнулась было г-жа Ержабекова.

Но улыбка застыла на полдороге, сменившись выражением скрытой злобы.

Йожина выбежала из главных ворот усадьбы и направилась прямо в рощу. По спине ее плясали вплетенные в волосы розовые ленты, юбки в пышных сборках колыхались по бокам. Она выбежала прямо в сиянье дня; ее овеял ветерок, полный запаха забродившей соками земли; солнце засыпало лучами, словно кинув на нее целый сноп золотистой ржаной соломы.

— Йожина!

Она остановилась, прислушалась. Эмиль окликнул ее еще раз:

— Ты куда?

— Домой. Давно не была, — ответила она, обнажив в улыбке свои ровные белые зубки.

— Тебя ждет кто-нибудь? — шутливо, но с любопытством спросил Эмиль.

Она пожала плечами и топнула ногой, будто рассердившись, потом кинула на него быстрый взгляд из под ресниц и засмеялась достаточно выразительно, чтобы можно было понять: «Очень нужно. Я никем не интересуюсь».

Он стоял перед ней, румяный, высокий, еще почти ребенок, но в то же время уже взрослый барин с жадными глазами, в которых, однако, еще заметна робость. Йожина поглядела на его белые руки, нежные и мягкие; на правой у него красовался тоненький перстень с черным камнем. «Если б эти руки…» — подумала она. Но тотчас спохватилась, тряхнула головой, отгоняя эту мысль, — впрочем, не вполне успешно. Ей вспомнились вот такие же белые и мягкие руки Эмилиева брата, Альберта, ловкие, быстрые, проворные, которые однажды — это было зимой, на святках — сжали ее и опрокинули навзничь. Ее охватило горячее любопытство. Теперь она уже не поглядывала на Эмиля искоса, а открыто смотрела на его широкоплечую, похожую на отцовскую, фигуру и бритый розовый затылок. Жаждущий жизни молодой теленок, мускулистый бычок, тело и дыхание которого еще пахнут молоком…

— Не интересуешься? А если тобой кто-нибудь интересуется?

Она весело засмеялась и уклонилась от него, повернувшись на каблуках, а он легонько стукнул ее по плечу.

На его нескромный вопрос она ничего не ответила. Снова став прямо перед ним, опустив глаза и как будто без всякой задней мысли завела разговор о другом:

— Скоро уж, верно, молодой барин приедут?

— Скоро, — ничего не подозревая, ответил Эмиль. — Может, даже в конце будущей недели.

Солнце пробивалось сквозь ветви акаций рассеянными, ослабленными лучами. Волна горячей крови прилила к сердцу Йожины. Значит, действительно скоро! Ей сразу захотелось на вольный простор, на широкую равнину, где ничто не мешает стремлению ветра и бегу человека, где дороги вьются, как ленты, а поля гладки, как листы стекла, где небесный свод выгибается так высоко, что, кажется, вот-вот даст трещину, а запах земли возносится еще выше. Ей захотелось поскорей вон из рощи, туда, где можно разбежаться и остудить на ветру пылающий жар в крови.

— Мне пора…

Он не был удивлен ее внезапным уходом, только крикнул вслед:

— Не забудь напомнить вашему Данё, чтобы он оповестил ребят о завтрашней тренировке!

— Передам! — не оборачиваясь, крикнула она в ответ.

Даже потом, встретившись возле костела с Агатой, она не могла погасить в себе волнующее надеждами, пламенное дыхание весны. Словно обдаваемая горячей волной, вдыхала она сладковатый запах земли, млеющей перед новым зачатием, набухшей животворными соками и замирающей в огневых объятиях солнца. Все молодое и сильное, охваченное страстным стремлением, находило в ней отклик; по ночам желания и сны томили ее молодое здоровое тело. Каждая его клеточка словно еще более молодела, подчиняясь вечному возрождению любви, неиссякаемой, льющейся широким потоком в венах.

Как непохожа на нее была ее подруга, запертая в тесную каморку обветшалых предрассудков, связанная крепкими семейными путами Агата Маленцова, с гладкой прической, бледным лицом и сжатыми губами, похожая на монашку в крестьянской одежде, безразличную ко всему, совершающемуся вокруг.

— Я просто с ума бы сошла, если б меня сегодня не отпустили, — промолвила Йожина, не умея объяснить, что с ней. — Господи, какой день!

— Да, хорошо, — согласилась Агата, запрокидывая голову и любуясь кудрявыми облачками. — Славно весна начинается…

От этого ответа на Йожину словно пахнуло холодным ветром. Она поглядела на гладко причесанные, связанные в тугой узел волосы Агаты, на ее грустные глаза, отражающие торжественный зов весеннего желания равнодушно, словно зеркало, потом выразительно прищурилась и с притворной беспечностью спросила:

— А ты, Агата?

— Что?

— Ну… — продолжала Йожина с коротким смущенным смешком. — Я думаю, этой весной ты…

Агата не поняла, чем вызвано смущение подруги. Она удивленно поглядела на Йожину, и в глазах у нее стоял наивный вопрос: «Ты, собственно, о чем?»

— На тебя никто не поглядывает? — резко спросила Йожина, не дождавшись ответа.

— Вот еще! — вырвалось у Агаты, когда она наконец поняла, куда та метит. И прибавила для ясности: — У меня нет времени балясы точить. Даже в голову не приходит.

— А я слыхала, что Ондриш…

Агата вся побагровела. Она прямо в ужас пришла. Хотела взглянуть на Йожину и не могла: глаза растерянно бегали, скользя поверх предметов. Хотела сейчас же, как можно скорей ответить — и тоже не могла: у нее перехватило дыхание и полуоткрытые губы не издавали ни звука. Она вся сжалась, чтобы только не выдать Йожине тайну, в которой даже сама себе боялась признаться, и скрестила руки на груди, как бы желая согреть то место, куда неожиданно проникла чужая холодная рука. Прошло немало времени, прежде чем она смогла ответить:

— Ондриш? Пожалуйста, не болтай зря! Кто тебе говорил?

— Кто бы ни говорил, а знаю!

— Ты все выдумываешь. Не серди меня. Я с ним даже ни разу и не разговаривала по-настоящему, и вот уже сплетни!

Йожина продолжала дразнить ее.

— А ты разве не замечала?

Наконец Агата овладела собой.

— Все равно, ничего хорошего не получилось бы, — ответила она. — Мой отец и Ратай друг с другом не очень-то… Не знаю, право… А у Ондриша, наверно, других забот довольно. Нет, нет, тебе показалось!

И решив, что хорошо защитилась, она захотела доказать свое спокойствие смехом. Но смех получился сухой и отрывистый, словно кто его оборвал.

Сама того не замечая, она правильно сказала об Ондрише.

Хотя он уже не раз поглядывал на нее и ему нравился ее ровный, тихий, сдержанный характер, он боялся обнаружить, что выделяет ее среди других и хотел бы вывести из мрака, окутавшего весь дом Маленцов, вырвать из той сети предрассудков и унылой безнадежности, которая мешала им в свободное от работы время думать о чем-либо, кроме собственного дома и костела. Знал ли он, что Агата тоже хочет этого? Или ему только кажется, будто она чувствует себя угнетенной и связанной? Он слишком поддается своему воображению и не умеет разобраться в чужой душе.