Петер Илемницкий - Избранное

Он часто вспоминал о том, как они недавно встретились в поле, когда она шла погонять волов и несла отцу обед. Он заметил, что она как-то напряжена, холодна, недоступна, словно строгая святая на иконе, — а ему было тогда весело после первой пахоты, да еще в такой солнечный день! Может, именно оттого-то и возникло у него впечатление, что Агата не похожа на других, может, поэтому ему захотелось видеться с ней чаще и он стал звать ее в свою компанию.

Но теперь это стало уже трудно: зима кончилась, книжки, которые молодежь вместе читала, были отложены в сторону, весна затрубила в свой рог. Началась работа.

По вечерам руки становились как свинцовые, а все тело — будто раздавленное, словно по нему прошел тяжелый каток. Вчерашние мысли уже запаханы сегодняшним днем, сегодняшние запашет завтрашний, и не оставалось других мыслей, кроме тех, что пускают свой корешок в теплую землю. Все, все поглощала земля: силу и мысль, пот и заботы, овеществляя сновидения и наполняя их своей влажной животворящей плотью. Имел ли Ондриш время подумать о чем-нибудь другом?

Только по воскресеньям он отвлекался от главного и, сойдясь с ребятами, обсуждал с ними общественные дела. Так было и сегодня. Несколько парней собрались за деревней на мосту. Они стояли, облокотившись на перила, глядя вниз. Там, среди отлогих берегов, на которых торчали голые ветви низкого ивняка, журчал тихий и узкий ручей с илистым дном. В воде отражалось безоблачное небо, и только где-то впереди, словно из-за куста, выплывало на водную гладь маленькое белое облако. Может быть, кроме Ондриша, его видели и другие; но говорили они совсем не об этом.

— Смотрите, — остерегал Данё Лепко остальных. — Как бы хуже не вышло. Останемся без стадиона, а дальше что? Футболист без стадиона, что солдат без ружья… нуль.

— Уничтожать клуб никто не собирается! — воскликнул Имро Шимончич, и сразу было видно, что за свой клуб он готов драться с целым светом.

— Тогда как же ты себе это представляешь? — спросил Марек, обращаясь к Данё.

— Да, да. Как? — поддержали остальные.

В первую минуту Данё как будто смутился: объяснить нелегко! Но потом собрался с мыслями и начал:

— Я считаю, что лучше всего было бы договориться с Эмилем. Надо ему объяснить, что, встречаясь с гораздо более слабыми командами, мы сами снизили тот уровень, которого уже достигли…

— Да разве мы ему этого не говорили? Уж он сколько раз это слышал, — с горечью промолвил Фердо Стреж, подсознательно чувствовавший, что речь идет о предмете, с которым он сжился, о клубе, который был его вторым существом, о возможности хорошенько размяться на стадионе, растратив, хотя бы и бесцельно, избыток своей бурлящей силы.

— Ну, тогда согласимся с его мнением и посмотрим, что получится, — сказал Данё примирительным тоном.

— Видели? — насмешливо заметил Марек. — Сколько времени мы бьемся над тем, как бы нам шагнуть не назад, а вперед, а Данё только теперь объявил, на чьей он стороне. — Он — за то, чтобы жить в мире с Эмилем.

— Мне нужен клуб! — крикнул Данё, но никого этим не убедил. Другие тоже кричали или громко смеялись.

В общий шум вмешался Петер Звара:

— Дорогой Данё, клуб нужен всем — это ясно! Да все дело в том, о каком клубе идет речь: о таком, который учится у самых лучших команд, хотя бы ценой поражений, или о таком, который хочет только одерживать победы над слабыми командами ценой своей отсталости.

— Правильно! — воскликнул Марек. И все согласились с Петером.

Данё замолчал. Он понял, что Петер выразил мнение всех присутствующих, и, остановившись на полдороге, с этого момента стал молча слушать.

— Мы должны не убеждать и уговаривать, а заставить Эмиля изменить свой взгляд, — доказывал Марек.

— Как же ты его заставишь? — с сомнением спросил Фердо Стреж.

— Очень просто. Прекратим на время работу клуба. Перестанем играть до тех пор, пока Эмиль сам не уступит.

Настала тишина. Никто не решался сразу согласиться с этим смелым предложением.

— Он, пожалуй, и уступил бы, — промолвил, наконец. Имро, — да только…

— Не беспокойся, у Эмиля хватит упрямства, — заметил Данё.

— Не у него одного, — возразил Марек. — Хватит и у нас, коли понадобится.

Ондриш все время только слушал, сам не принимая участия в разговоре. Облокотившись на перила, он смотрел на воду, на ее медленное, чуть заметное течение. Он видел в ней каждую птицу, летящую у них над головой, видел блуждающие в небесной синеве облачка, словно одетые в кудрявую овчину, белые и косматые.

— Эмиль так скоро не уступит, — снова заговорил Петер. — Я его знаю. Вопрос в том, что делать до этого момента. Разойтись? Это было бы жаль.

— Как это разойтись? — запротестовали ребята.

— Так что же?

По водной глади от одного к другому проплыло облачко. Она снова посветлела. Ондриш прислонился к перилам спиной и, окинув товарищей взглядом, сказал:

— Неужто у нас только и света в окошке, что Эмиль? Жили без него, да, бог даст, и опять проживем, коли понадобится.

Для Марека это замечание было приятной неожиданностью; оно помогло ему перейти в наступление:

— Вот это хорошо сказано! Послушайте: если мы уж совсем без мяча жить не в силах, так можно будет получить разрешение пользоваться городским стадионом. Рабочий клуб нам позволит. Как вы думаете?

Предложение было охотно принято. Но немного погодя кто-то заметил:

— Позволить, может, и позволит, да ведь это страшно далеко.

Все переглянулись.

— Да, да, это далеко!

Но Марек успокоил их:

— Разве у вас нет велосипедов?

В самом деле, они совсем забыли про свои велосипеды — это неоценимое благо для молодежи, живущей на равнине. Все воскресное утро город принадлежал велосипедистам: они толпились на перекрестках, перегораживая улицу, пробирались со своими машинами между девушками, среди которых многие тоже имели велосипеды.

— На велосипеде можем быстро доехать, это правда, — послышались голоса.

— Все это пустяки, — продолжал Марек. — Нам бы следовало свои машины использовать лучше. Надо было бы устраивать коллективные прогулки. Сидим мы тут у себя на равнине, и многие даже не знают, как выглядит настоящий еловый лес. Не видим воды — никто ни разу еще не купался в настоящей реке. Одному, конечно, не хочется, но если компанией — то ведь совсем другое дело. Поэтому говорю вам: все на велосипеды и айда колесить в воскресенье по белому свету! Вот это было бы дело!

Теперь Данё переменился ролями с Ондришем: облокотившись на перила, он смотрел на воду, где отражались ветви ивняка, редкие пучки прошлогодней сухой травы и у самого берега, в иле, — первые широкие листья кувшинок. Смотрел и молчал, настороженно прислушиваясь к тому, что говорится о новом плане. Он хотел было выступить в защиту Эмиля, так как ему импонировали твердость и сила последнего, но потом отказался от этой мысли, почуяв, что появился кто-то еще более сильный и более твердый, с новым планом. Вот уже все отступились от Эмиля: и Петер Звара швырнул в него камень, и Имро тоже… Данё огорчало не то, что не удалась защита, а то, что никто из парней не хотел подчиниться человеку, который так ему импонировал, перед кем он так преклонялся.