Петер Илемницкий - Избранное

К понедельнику, к началу новой недели, я ни черта еще не придумал, у меня только голова разболелась. Заслышав за поворотом гудок «кукушки», я вышел из дому и зашагал к складу, где у нас лежат штабеля бревен и дров, — поздороваться с народом, набраться бодрости от веселого говора, живой шутки, да и наряды на работу нужно было дать, после того как рабочие сложат в бараке пропитание, взятое на неделю.

Паровичок подтащил вагонетки к штабелям бревен, выпустил напоследок пары — пф-пф! — и остановился. Парни и девчата спрыгнули с вагонеток, рассыпались по лужайке и наперегонки бросились к баракам, а мужчины постарше здоровались, снимали широкополые шляпы, закуривали, сплевывая под обрыв в лопухи.

— Ну, пошли, — говорю я немного погодя, — пора заканчивать работу. Вы небось скоро все разбредетесь — сенокос начнется…

Люди постепенно разошлись, и тут я увидел по ту сторону путей на буковых бревнах Адама Панчика. Меня несколько удивило, что он не объявился сам. Лишь потом я понял, — Адам всегда знает, что и как надо сделать. Я был уверен, что он придет ко мне, выбрав самую подходящую минуту.

И вправду, спустя некоторое время, не успел я порог переступить, как он вошел в дом с заднего хода.

— Лексо будет у тебя сегодня, — предупредил он. — Никуда не уходи.

Впервые он обратился ко мне на «ты», причем вполне уверенно. Вне службы мы встретились с ним только раз, если не считать того замечания, которое он сделал, когда мы как-то осенью вместе вышли из конторы заведующего. Это было почти год назад, когда он поднимался на гору к той самой землянке. Но Адам отлично понимал: встречи в тех обстоятельствах, в каких встретились мы с ним, сближают и связывают людей.

— Ладно. Буду дома, — ответил я.

Адам глянул мне прямо в глаза, но как-то… Встань я на голову, и то не сумел бы выразить, какой взгляд у него был. Впрочем, на кой черт вам, историку, вникать в то, как поглядел на меня Адам, перед тем как выложить свою просьбу?

— Я к тебе за деньгами, — сказал он, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. — Дай сколько можешь. И куртку какую ни на есть, штаны…

Он так это сказал, что мне даже в голову не пришло расспрашивать, на что все это нужно. Не говоря ни слова и без ведома жены, я сунул ему кое-что из вещей. Смекнул я, в чем дело, когда он уже уходил.

— Мы оба сумеем придержать язык, не так ли? — добавил он еще.

Я только молча пожал ему руку. Мне сразу стало ясно, кто натянет на себя мои штаны и куртку и для чего собирает Адам деньги. Меня снова охватила радость при мысли, что подле нас, может совсем рядом, в наших лесах и на полянах, вершатся тайные дела, о которых в самом скором времени узнаем и мы. Я не мог совладать со своей радостью, потерял терпение. Слонялся по дому, брался за разные дела, но все валилось из рук. Наконец я взял на руки Надежду, которая путалась под ногами у матери, и вышел на огород, к пчельнику. Стоял жаркий июньский день, беспокойно жужжали пчелы.

На пчельнике я нашел десятника Сигельчика, — он лежал в траве.

— Ты что тут делаешь? — удивился я, потому что ему следовало наблюдать за погрузкой леса. — Заболел, что ли?

Он медленно поднял взгляд к небу, где высоко в воздухе с криком летал сарыч, и ответил чуть слышно:

— Плохо мне… мочи нет работать. И охоты нет что-то. Все из рук валится, ноги не держат, а как подумаю о работе… эх!

Посадил я Надежду на травку и стал ждать, что Сигельчик скажет еще.

Он сорвал травинку, пожевал сладкий ее кончик и долго молчал.

— Сходи к врачу, что ли… — говорю я.

То ли мое замечание глупым ему показалось, то ли еще что, только он поморщился и процедил:

— К врачу?.. Черта с два! Я сам знаю, куда пойти. Сам знаю, где мне будет хорошо. Есть кое-кто — живут-поживают на воле, как порядочные люди… А я тут лес гружу для немецких рудников, чтоб ссуду выплатить за новый дом. Пропади все пропадом! — И он злобно выплюнул травинку.

— А ушел бы ты? Понимаешь… к ним…

— Еще бы! Понятно, ушел бы. Тянет меня туда… Лежу вот так ночью, а месяц светит, — соскочу с постели и стану у окошка. Смотрю на наши просеки, на горы и молодой ельник… а сам душой там, на тропинках, мысленно перепрыгиваю ручьи, пробираюсь по горам, туда, где, говорят, они… Каждый камушек знаю, почти всякий чувствую под ногой и слушаю, не хрустнет ли где… В комнате вдруг треснет что-то — дом-то я недавно отстроил, и дерево еще сохнет… Очнусь, и меня словно холодной водой окатили, словно кто говорит мне: «Сдурел ты, что ли? У тебя долги по новому дому, обязанности, и Мара под боком спит… горячая, молодая…» Отойду от окна, потихоньку лягу рядом с Марой… Перед самой масленицей привел я ее в новый дом… И так мне плохо, словно избили меня… Вот какая моя хворь. Чем тут лекарь поможет?

После этой исповеди у парня на душе полегчало. Я был доволен, что он открылся мне, и тут же подумал, что мы могли бы положиться на него.

— Шимон, будь мужчиной, — говорю ему, — будь мужчиной и брось выдумывать. То, что ты мне сейчас сказал, яйца выеденного не стоит. Тебя и в горы тянет, и Мару обнять хочется… Не годится так.

Шимон в отчаянии схватился за голову, бессильно уронил ее в траву.

— Вот и не знаю…

Тут я решился:

— Шимон, храни, как могила, то, что ты сейчас услышишь. В горы пойдешь. Пойдешь к партизанам, а как отыщешь их, сразу вернешься. Сюда, к нам… и к Маре. Согласен?

Едва я договорил, как на нашем дворе залаяли собаки: к калитке подошел Лексо Безак. Я засвистел, приглашая его к нам на пчельник, — мне хотелось окончательно решить вопрос о связи с Ясенскими высотами.

— К Егорову пойдет Шимон, — сказал я Безаку без обиняков, когда тот подсел к нам и приласкал Надежду. — Скажи ему сам, что нужно.

Безак заглянул Шимону в глаза и долго молчал; мне уже начало казаться, что он не одобряет мой выбор. Я уже начал сердиться, а он сорвал ромашку, на которой сидела божья коровка, поднял цветок и подождал, пока она улетит.

Лишь после этого он сказал Сигельчику:

— Ладно. Вечером приходи ко мне.

Шимон ушел к рабочим, которые грузили лес, а я рассказал Безаку, как провалился план с Дюро Драбантом.

— Я все знаю. Дюро встретил жандарма, когда пробирался в горы…

— А кто это был? Не донесет?

— Мелихар… начальник. Этот уже видывал таких!.. Нет, не донесет. Он человек подходящий.

Тем временем Надежда уснула. Я отнес ее домой, и мы с Безаком отправились в лес. Легко стало у меня на душе, — потому ли, что услышал добрые вести о Дюро, или оттого, что мне неожиданно подвезло с Шимоном. Да и денек был золотой: пташки порхали и пели в каждом кустике, пьяный запах леса и трав кружил голову.

Мы дошли до Малого Помывача, до славной полянки, похожей на ладонь господа бога, и разлеглись под буками на опушке. Пониже на склоне стоят сенные сараи, и нам было слышно, как хозяин стучит, прибивая дранку.