Петер Илемницкий - Избранное

— Сенокос скоро, — обронил я.

Безак долго грыз былинку и, прикрыв глаза, думал о чем-то. Потом сказал:

— Значит, сегодня вечером отправим туда Шимона… Надеюсь, Мара не станет его разыскивать, пока он будет в отлучке? Даю ему три дня сроку. Эти три дня он будет вроде бы у тебя, понимаешь? В командировке, что ли… или еще что-нибудь придумай…

Разумеется, я с этим согласился. Итак, с посылкой Шимона было решено. Но меня больше мучило любопытство, зачем пожаловал Безак, что ему от меня надо и настолько ли это важное дело, что он решился даже заранее послать ко мне гонца.

Чувствую, и вас любопытство разбирает, потому что вижу: стоит мне отвлечься и припомнить, как пригревало солнышко в те беспокойные времена, да как пташки щебетали и трава пахла, вы начинаете подозрительно жмуриться, и вам зевнуть хочется.

Потерпите, сейчас я свяжу порванную нить крепким узелком и начну плести свой рассказ дальше.

Попросту говоря, я прямо спросил у Безака, зачем он пришел и чего он от меня хочет.

— Надеюсь, — ответил Безак, — что памяти ты пока не потерял и тебе не нужна записная книжка для дел, которые никого не касаются. Поэтому навостри уши и слушай. Вскоре — сегодня я еще не знаю, каким способом, — ты получишь весточку, что на Смутном будет устроена засада на кабана. Это будет пароль, понимаешь? И он будет означать, что…

Тут, как нарочно, мимо нас прошел дядюшка Врбец, тот самый, что чинил крышу сенного сарая; Лексо остановил его, перекинулся с ним двумя-тремя словами и только после этого подробно объяснил, что предстоит мне сделать, когда я услышу пароль о засаде на Смутном.

Взволнованный, я не мог скрыть свою радость.

— Это скоро будет?

— Все уже готово, — ответил он, — все решено и подписано…

И тут он впервые подробно объяснил мне положение, рассказал об отдельных партизанских отрядах, о соглашениях между антифашистскими политическими группами, о задачах армии во время подготовленного уже восстания, о связи с заграницей…

Правда, я уже знал многое из самых разных источников, слышал всякое с разных сторон, доходил и своим умом до многого, что никогда не продается открыто на рынке. Впрочем, ведь я был членом революционного Национального комитета еще в ту пору, когда многие из тех, кто теперь так задирает голову, были всего лишь колесиками надломленной оси и прислушивались к Берлину; так я был не из их числа.

У Безака оказался целый воз того, что я до тех пор собирал по крохам. Он преподнес мне такой гостинец, каким не всякого угощают. Это я понимал.

Я был очень признателен Безаку за такое доверие и дал себе слово выполнить все, что могло от меня потребоваться.

В тот раз он не дал мне никаких важных поручений, а только приказал ждать знака, за которым скрывалась великая тайна.

Ага, милый мой… а вы, оказывается, большой плут! И глаза у вас вдруг открылись, как только слух ваш пощекотало волшебное слово «тайна». Вам хотелось бы, чтобы я открыл вам ее без проволочек, хотите получить от меня расколотый орешек. Как бы не так! Сегодня-то я больше ничего не скажу, у меня — ай-яй-яй! — трубка погасла, а вам, думается мне, давно пора спать.

Итак, покойной ночи!

Ради бога, не делайте этого! Как увижу, что вы выводите в своей записной книжке римскую пятерку, не услыхав от меня еще ни единого словечка, начинаю подозревать, что вы задумали недоброе и намерены втянуть меня в дело, которое вы, собственно говоря, затеваете помимо меня и на собственный риск.

Я уже заметил, что вы стараетесь сотворить из моих бессвязных воспоминаний какие-то отдельные главы. Господи! Что это у вас на уме?

Когда человек копит деньги и откладывает по грошу, он может разбогатеть — этому я поверю. Но вы приводите в какой-то порядок все то, о чем я вам тут рассказывал, для чего-то сортируете да проставляете по порядку главы, воображая, что в конце концов сделаетесь писателем. Боже упаси! На такую вашу удочку я не попадусь! Ведь я вижу: эту безумную мысль внушило вам нелепое честолюбие и грешная гордыня, которая, как правильно говорят умные люди, губит человека. А мне погибать с вами вместе неохота.

В самом деле, вдруг в один прекрасный день, когда мы доведем до конца всю эту историю, вам удастся наткнуться на какого-нибудь злополучного издателя, который согласится напечатать ваше произведение и ошеломить им свет!

Можете себе представить, какая пойдет свистопляска! Думаю, на свете есть еще люди, хорошо понимающие литературу; тут-то уже они в вашем литературном детище перевернут все странички, разберут по косточкам так, что все ваши пеленки, перинка и свивальник будут мокрехоньки. Правда, в жизни я почти не касался романов, частенько мне на весь год одного календаря хватало, но ума у меня достаточно, чтобы догадаться: книжки-то пишутся совсем не так, как хотите написать вы.

Знатоки из Братиславы, которые разнесут вас в клочки по всем правилам, станут допытываться, где этот человек — то есть вы! — все это набрал? Кто нагородил ему такого вздору? И кто посоветовал попросту рассовать все как попало по главам, без всякого смысла, точно колбасный фарш в свиные кишки? Если же вы ничуть не посчитаетесь со мной, назовете мое имя — а я крепко опасаюсь, что вы не прочь сделать примечание к книге о том, кто вам все рассказал, — то, разумеется, эти господа скажут: «Ну, конечно… лесник Гондаш, это его охотничьи враки!»

Так вот, должен признаться, я этого вовсе не желаю.

Поэтому не буду дальше рассказывать, пока вы не пообещаете, что мои воспоминания вы используете только для нашей деревенской хроники. Если же вы вбили себе в голову, что вас ждет невесть какая литературная слава, и даже твердо решили напечатать обо всем в книжке, то всеми святыми заклинаю: всюду зачеркните мое имя и даже не упоминайте обо мне ни единой буквой. Я всегда жил скромно, зато честно и имя свое никогда ничем не замарал. И хоть живу я в глуши, в темном ущелье, где даже и солнышка порядком не увидишь, все же надеюсь когда-нибудь поглядеть на Братиславу — слышите! — и не хочу быть там посмешищем.

Итак, по рукам!

А что касается вас самих, можете хоть на голову становиться.

Продолжаем.

Очень мне хотелось узнать, удастся ли Шимону «командировка» в долину? Еще до его возвращения заявилась к нам Мара, его жена. Прикинулась, будто заглянула мимоходом, воображая, что при виде лукошка с земляникой в ее руках никто не догадается об истинных целях ее прихода. Но меня не так-то просто обмануть, такими ребячьими фокусами меня не поймать; только самая продувная бестия сумеет прогуляться со мной по воде, как посуху.

Она зашла к нам в кухню и объяснила, что хочет поглядеть на маленькую Надю и узнать о нашем здоровье. Но я-то сразу сообразил, что ее мучит совсем другая забота. Я в шутку спросил: