Петер Илемницкий - Избранное

— Русский автомат!

Все обернулись в ту сторону, откуда раздалась очередь. И мы увидели, как три темные тени быстро сбежали по склону вниз; не успел я и глазом моргнуть, как они очутились рядом с нами, меня уже обнимали оба Козлова и осыпали вопросами.

— Жив? Здоров? Кто стрелял?

— Я сам…

— А этого знаешь? — спросил затем Иван Козлов и подтолкнул ко мне третьего человека, который прибежал вместе с ними. Сказал Козлов это очень строго, точно дело шло о жизни и смерти этого третьего.

Гляжу… гляжу… Ах ты, боже мой! Ослеп я… что ли? Да ведь это Дюро, честное мое слово, Дюро Драбант во всей своей — как бы это сказать получше, — во всей своей партизанской красе!

— Дюрко! — кричу я, обнимая его. — Ах, дуралей ты этакий, болячка тебе в бок! Ты ли это?

Можете себе представить, какая началась кутерьма. Звать Розку не понадобилось, она сама пришла, услыхав, с кем я здороваюсь. Но тут было еще пять пленников, черт знает откуда взявшихся, и требовалось как следует их прощупать и проверить.

Братья Козловы взялись за них. Насколько я мог понять из торопливого разговора, это был, ей-богу, самый настоящий перекрестный допрос. Козловы спрашивали — только поворачивайся! — то одного, то другого, сыпали вопросами тут уж — живо, отвечай! А не то своих не узнаешь, взгреем по-свойски!

Оказалось, что вовсе и не стоило набрасываться на них так свирепо. Выяснилось, что все эти несчастные, у которых стояла смерть за плечами, изголодавшиеся и оборванные так, что смотреть жалко, наконец-то нашли то, чего искали. Это были военнопленные — трое русских и украинец; им посчастливилось бежать из немецкого лагеря, а вот с пятым договориться было невесть как трудно.

Это был венгр, солдат-дезертир, и у Козлова разговор с ним не клеился. Я поскорее припомнил все известные мне венгерские слова, и таким путем мы кое-как выведали все, что нужно. Он ушел буквально с виселицы; против русских воевать ему не хотелось, и он, скрываясь несколько месяцев, пробирался через горы и долы, переправился через множество рек и речушек и потом немало их перешел уже вместе со своими спутниками.

— Я рабочий… хочу сражаться против господ, — сказал он.

Его товарищи подтвердили, что он показал себя с хорошей стороны, и Иван Козлов взял их всех под свое покровительство.

А этот сорвиголова Дюро здорово нас обрадовал!

— Приглядывай за ним, береги как зеницу ока! — сказал я Ивану. — Это первый партизан из нашей деревни.

Я вижу, вам хочется узнать все-таки, как Дюро попал под Вепор.

Ну, выложу вам все без утайки, что мне по-дружески рассказал младший Козлов, у меня нет причин замалчивать что бы то ни было.

Дюрко и вправду направился сначала к Ясенским высотам, о них уже давно в бараках шли разговоры, и тут на него, как мы знаем, наскочил жандарм Мелихар. В ту пору Дюро не ломал себе головы над вопросом — взаправду ли Мелихар служака-ищейка или несет службу спустя рукава. Дюро поступил инстинктивно, почти как дикий зверь, которому гончая пересекла след. Окольным путем Дюро вернулся и пошел в противоположную сторону, ни вот столечко не думая, что с ним будет сейчас и потом. Все было сносно, пока у Дюро в кармане лежала хлебная корка и шкурка от сала. Но в один прекрасный день — а как же иначе? — карманы вовсе опустели и милому Дюро пришлось положиться на господа бога. Можете себе представить, каково ему пришлось. Попадаться на глаза кому бы то ни было не хотелось, а на малине, чернике да бруснике долго не протянешь. Бедняга! Как его терзал голод! Пока хватало сил, он бродил в окрестных горах, крепко надеясь встретить партизан, шатался туда-сюда и так попал он под самый Вепор.

Несчастный! Он и не подозревал, что пришел как раз в то время, когда в этих местах обосновались новые гости. Я склонен даже думать, что их послал сам бог, чтобы спасти жизнь и невинную душу Дюрко, не знай я, что все обстояло иначе. Парень ослабел и отощал до костей. Он засыпал сразу, стоило ему присесть или упасть, и спал как убитый. В таком состоянии однажды и нашел его младший Козлов (кажется, Петр), отправившись в обход, чтобы ознакомиться с окрестностями землянки; он нашел Дюро под деревом в яме, среди толстых еловых корней; парень спал, свернувшись клубочком, как спит слабенький детеныш серны, когда потеряет матку.

Его накормили и напоили. А теперь, когда стало известно, кто он такой, Дюро получит портупею и винтовку. Через день-другой он узнает, как винтовка заряжается и зачем на стволе существует мушка, узнает, как в два счета разобрать и собрать затвор; вскоре он выучится попадать в шмеля на лету. Короче, будет знать, зачем он сюда пришел и какая его ждет работа.

Как видите, Дюро, слава богу, попал в надежные руки, а это главное. Зато бессмысленно рассказывать, как пять беглецов накинулись на еду, как они глаза выпучили при виде таких вкусных вещей и после долгой голодовки до того набили себе брюхо, что еле дышали.

Мы уговорились, что вскоре встретимся — ведь у нас была еще целая корзина запасов, — и расстались.

— Что Ганке передать? — шутя спросила у Дюрко моя жена. — Не хочется тебе с ней повидаться?

Дюро только покосился, покраснел, потом строптиво мотнул головой и буркнул:

— А зачем?.. Нечего ей передавать…

Я чуть со смеху не лопнул.

Вот так дитятко! Прямо котенок в солдатских сапогах! Ну да ладно, оставим его в покое, не станем дразнить. Хотя он покручивает усики, которые у него пока еще не выросли, но я надеюсь, что скоро они покажутся. Бог даст, из него получится толк.

Больше всех этим ночным походом была, конечно, довольна моя жена.

Перед ней открылся мир, полный тайн. С той поры она стала соучастницей в делах, которые, как она подозревала, были слишком серьезны, чтобы возбуждать только простое любопытство. Ясно, что здесь нужны и отвага, и чувство ответственности.

Могу себе представить, как у нее чесался язык на другой день, когда она увидела Ганку Росикову и Катку Стрельцову, отправлявшихся на работу. Ну, так знайте же, какова моя жена: она и глазом не моргнула, и, хотя знала, какую радость может доставить девушкам, удержала язык за зубами, что, естественно, для нее большой подвиг.

Мой милый историк, может, вы только из вежливости не хотите показать вид, что вам не очень по душе, когда я расхваливаю свою жену и превозношу ее до небес. Но я уверен, что на свете немного женщин, которые могли бы скрыть подобную новость и проглотить слова, которые сами так и просятся на язык.

Моя Розка еще лучше доказала свою смекалку, когда в один из следующих дней она была дома одна и телефон оторвал ее от обычной работы.

Звонили из лесной конторы, да вдобавок еще жандармы.

— Вы их не видели? Поговаривают, они направлялись к вашей долине… Скажите самому, чтобы осмотрел сенные сараи и шалаши. Есть строжайшие предписания… Осторожность!