Петер Илемницкий - Избранное

Если бы время не мчалось так быстро! Если бы можно было остановить его на секунду, подрезать ему крылышки, чтобы не летело оно так, позадержалось бы! Но куда — так тебе оно и остановится!

Был конец сентября, близился октябрь, и облака, летом похожие на молочную пену, стали совсем свинцовыми.

Не дул больше ветер с полей, стерню перепахали, нивы осиротели, а дождь все лил да лил. Когда он чуть утихал и ветерок обдувал склоны гор, все торопились копать картошку. Право, паршивая была пора, такой осени у нас давно не помнили.

Да если бы только ненастье! Если бы только дождь! К этому нам не привыкать. В горах, где проходит вся наша жизнь, бывают и страшные грозы летом, и метровые сугробы зимой.

Но мы думали о наших парнях на фронте, о том, как они страдают из-за дождей, не простудились бы, не тряслись бы от лихорадки, — словом, чтобы не теряли бы они бодрости духа. Светит солнышко и на душе весело, а сеется дождь со свинцового неба, так и на сердце безутешная кручина ложится.

Ну чему могли мы радоваться, скажите на милость?

Не приходило никаких вестей, которые нас повеселили бы.

Правда, давным-давно миновал срок, названный хвастливым эсэсовским генералом Хефле, который как-то пожалел, что «прогулка» против повстанцев закончится всего через две недели, однако известий, которые порадовали бы сердце, не было тоже.

Север, юг, запад или восток… всюду одно и то же: со всех сторон напирают швабы. Хоть и здорово потрепанные, они все же отхватывали от освобожденного края кусок за куском. Только Тельгарт, один Тельгарт еще держался. Он снова был в наших руках, немцы и подштанников не успели подвязать, так мы их турнули. А нам оставалось ждать, когда спустится с Карпат в долину Грона первый советский воин.

Слухов не оберешься! Нелепых новостей и рассказов и того больше! Ведь в газетах-то еще в середине сентября писали, что Красная Армия осадила Бардейов и стоит в нескольких километрах от Прешова. Было это, скорее всего, враньем, рассчитанным на то, чтобы поднять воинский дух. Официального сообщения о переходе наших границ русскими пришлось ждать еще очень долго…

Но вернемся-ка в нашу деревню, не потащим в местную хронику мысли, которые, конечно, могут быть ошибочными. Попробую рассказать случай, довольно примечательный для тех неспокойных времен.

К сожалению, мне придется говорить о том, чего я не видел своими глазами. Расскажу о том, что слышал, — нельзя же поспеть всюду. Положусь на свою память в надежде, что не приплету ничего лишнего, что исказило бы правдивость моего рассказа.

Однажды в середине октября, в ночь с субботы на воскресенье, в верхнем конце деревни вспыхнула какая-то ссора, раздался крик. Собаки как по команде вдруг залаяли, разбудили кое-кого из крестьян, но люди, уставшие после тяжелой работы, предпочли перевернуться на другой бок и натянуть перину на голову.

Вот почему никто сперва не понял, какие гости пожаловали тогда к сапожнику Ремешику. Сначала он услышал подозрительный топот за стеной, а когда незваные гости начали грубо ломиться в дверь (удивительно, как они ее не высадили!), он смекнул, что дело неладно. Выскочил из-под перины и в чем был подошел к двери, а его жена посинела со страху и начала креститься.

— Кто там? — спросил сапожник.

Он старался говорить твердым голосом, но, надо сказать, ему было не до смеху.

— Отворяй! — взревели снаружи, и кто-то опять начал изо всей мочи молотить кулаком в дверь.

— Кто там? — повторил Ремешик.

— Партизаны! — ответили ему. — Живо открывай!

«Партизаны? — подумал сапожник. — Чтобы они с таким приветом пришли? Накажи меня бог, если я задену их честь, только это, скорей всего, грабители…»

Он и не подозревал, как близок был к правде.

Наверное, он так и не отворил бы, если бы вдруг не услыхал отчаянного поросячьего визга. Господи Иисусе! Мать пресвятая богородица! И впрямь, грабители! Пока одни с дверью возятся, другие лезут прямехонько в хлев…

Ремешик распахнул дверь и хотел броситься спасать боровка. А перед ним — трое здоровенных молодчиков, бородатых, как дерево, обросшее мхом в лесной чащобе; наставили пистолеты в упор и гаркнули:

— Куда, куда, старый?

Увидав, что Ремешик в одной рубахе и исподниках, увидав, что он весь трясется, а ноги его подкашиваются, парни загоготали во все горло и осмелели еще больше.

— Запомни: мы прямо из штаба, — сказал один из них, — и пришли за твоим боровком. Хочешь не хочешь, а возьмем. И еще это…

Шум, гам и крики, конечно, разбудили дочь сапожника Зузку, спавшую в чулане. Когда она услышала, зачем эти люди пришли, да увидала, что дело неладно, она через окошко выскочила на огород — и прямо к соседям. Подняла переполох, а что сделают соседи? Ведь оружия-то у них нет и, хоть бы они все глаза проглядели, а не нашлось бы ничего подходящего, чем дать отпор бандитам.

Зузка, видя нерешительность соседей, помчалась в деревню. По счастью, бежать далеко не пришлось: по пути бог послал ей отряд милиционеров, впереди которых шел и сам начальник.

И пошла кутерьма!

А в доме у сапожника поднялась такая неразбериха, какой не было со свадьбы Зузки!

— Сколько я знаю, партизаны за все честно расплачиваются, — осмелился сказать Ремешик. — А вы нахрапом хотите…

— Ну, если только за этим дело, — заржал человек, который изображал начальника, — так не бойся, мы заплатим тебе, что следует. Спускай портки, живо! Дадим, сколько душе твоей угодно.

Пока главарь таким способом доказывал Ремешику свою щедрость, двое других бросились к столу, выдвинули ящик и давай копаться в бумагах. Кинулись и к постели, расшвыряли подушки, распороли матрац. Ни с чем не посчитались, у них не нашлось ни капли жалости к растерянной старухе, которая сидела на кровати, дрожа с перепугу, и тихонько всхлипывала, уткнувшись в перину.

— Где деньги? — приставали они к Ремешику, ругаясь последними словами. — Говори!..

Но вопроса они так и не кончили.

На дворе поднялась какая-то суматоха, дверь распахнулась настежь, в комнату ворвался Робо Лищак со своими ребятами:

— Руки вверх!

Правда, бандиты схватились было за пистолеты — поняли, что дело плохо, — и попытались обороняться, но перевес сил, вернее, дула автоматов принудили их сдаться.

Сапожник на радостях не знал, что и делать. И с бандитами-то хотелось расправиться, отблагодарить за посещение, и жестокое беспокойство одолевало: почему свинья больше не визжит, какая судьба ее постигла?

А лучше бы Ремешик сдержался! Когда он бежал в хлев и осмотрелся в темноте, то увидел, что беды не поправить. Нет, нет, никогда не оживет его боровок! Вывалившись из хлевушка за дверцу, он лежал, уткнувшись рылом в кровавую лужу.

С горя у Ремешика ноги подкосились. Упал он на боровка, начал обнимать его, говорить ласковые слова, как малому ребенку, и вдруг услышал над собой голос соседа: