Петер Илемницкий - Избранное

— Что, не говорила я? Никакой чахотки у Зузы нет! Просто она… по доброму слову истосковалась.

Люди сперва улыбались, потом давали волю своему любопытству:

— По доброму слову, говорите? Как это, тетушка?

— Ну… любовь у них с Павлом.

Когда об этом шушукались по всей деревне, когда не одна Туткуля, но и другие видели, как Павол приходит к Зузе, как они вместе работают во дворе, ухаживают за скотиной и таскают из колодца тяжелые ведра с водой, — тогда пересуды пошли громче. Женщины, которым жизнь не оставила ничего, кроме беспросветного труда, из зависти злословили:

— Еще и полгода не прошло, как узнала про Марека…

— Да уж… хоть бы траур доносила.

Но мужики, в жилах которых с весной забродили новые соки, снисходительно отмахивались от бабьей болтовни.

— Ну и что? Молодая… без мужика не обойтись.

— А хорошего парня днем с огнем не сыщешь.

Староста Ширанец уклонялся от подобных разговоров. Они были ему крайне неприятны по причинам, скрытым от других. Никто и не подозревал, что эти толки для него — нож острый. Если увильнуть не удавалось, он делал вид, что не придает этому значения, и на вопросы соседей отвечал:

— А я все равно не верю. Баба ворожила, да надвое положила. Павол — парень молодой, сегодня здесь, завтра там, везде найдет себе баб хоть десяток. Что ему за неволя хомут на шею надевать!

Говоря так, он очень хотел, чтобы его слова дошли до Зузиных ушей.

Люди пожимали плечами, не зная, кому верить. На ясные речи Туткули староста напустил туману сомнений. Эти сомнения были как повисшая на острых макушках елей дождевая туча — недвижная, тяжелая, непроницаемая.

Когда о них стала судачить вся деревня, Зуза сказала Павлу:

— Нам надо о свадьбе подумать…

— Да уж как-нибудь уладим это дело, Зузочка, не беспокойся!

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Заглянув в ее голубые глаза, он ожидал увидеть доверие к себе, но встретил тревогу. Она схватила его за руки и глухим от волнения голосом шепнула:

— Это надо… как можно скорей!

Павол в недоумении не нашелся что сказать. Выдержав паузу, она продолжала, захлебываясь быстрой речью:

— Завтра же пойду к старосте за свидетельством.

— Завтра же?.. Почему завтра? — наконец пришло ему в голову поинтересоваться.

Его правая рука, обнимавшая Зузу, скользнула по ее теплому плечу. Зуза прильнула к Павлу всем телом, всем, что было любящего в ее женском естестве.

— А ты не знаешь?

— Ну, говори…

— Ведь уж, поди… три месяца!

В первый момент его ошеломило. Ребенок? Вопрос вырос перед ним, как гора, и был настолько неожиданным, что Павол не мог сразу собраться с мыслями. В самом деле… Ведь он даже не подумал об этом. Зузу он любил, ради Зузы готов на все, но ребенок… Уж больно не ко времени. Ни свадьбы, ни даже официальной справки о смерти Марека, ни развода — и вот Зуза уже носит под сердцем плод его любви. Пройдет месяц, два, и люди станут показывать на нее пальцем, шептаться и отравлять ей жизнь… Нет, не бывать этому! Никто не посмеет ее обидеть! Он что было мочи прижал Зузу к себе, порывисто запрокинул ей голову и поцеловал, а потом, словно лаская ее каждым своим словом, сказал:

— Сходи к старосте, Зузочка, сходи! Если можешь, пойди завтра же. Жалко, мне надо в Витковице… я бы сам все уладил у старосты.

Зуза затрепетала от счастья, как дерево, омытое майским дождем.

— Схожу, Павол, завтра же схожу.

И пошла. Староста сидел перед толстой колодой и крепил гвоздями грабли, когда Зуза появилась во дворе. Солнце садилось за горы, и окна домов алели от его крови. Стаи ворон спешили к чернеющему лесу на ночлег.

— Зачем пожаловала?

Староста взглянул на нее из-под насупленных бровей, и в его зеленоватых глазах мелькнуло нечто большее, чем этот вопрос.

— Мне надо свидетельство, что Марек умер.

Его как обухом по голове ударило, от неожиданности он покачнулся и ухватился за колоду, глаза растерянно забегали. Однако тут же взяв себя в руки, он с притворным безразличием спросил:

— На что тебе свидетельство? Уж не замуж ли собралась? — И он криво улыбнулся, показав три неровных желтых зуба.

— Да… собралась!

Напрасно он пытался уловить в словах Зузы шутливый тон. Чего не было, того не было. Она ответила совершенно серьезно, как будто прямо сейчас шла под венец. Он тяжело поднялся, старые кости его хрустнули, а сведенные брови щеткой нависли над переносицей.

— Что ж так, Зуза? Надо бы подождать. Такое свидетельство… не шуточное дело. Власти не могут печь их как блины. Не горит же у тебя?..

— Горит, не горит, не ваше дело, староста. И я вас не прошу ничего печь. Выдайте мне свидетельство, как положено… Другим же даете. А что с Мареком приключилось, вы мне сами говорили.

Она даже испугалась своих слов, так неожиданно смело они прозвучали. Ей было неприятно говорить со старостой, который слыл человеком себе на уме, а от его уверток и наставлений ей стало как-то не по себе.

Ширанец и сам готов был провалиться сквозь землю. Его костлявое тело качнулось, он сделал движение, будто намереваясь обратиться в бегство, но ноги как приросли к твердой глине, и он продолжал стоять перед Зузой, которая не понимала причины его волнения.

— На твоем месте, Зуза, я бы погодил. В жизни всякие чудеса возможны…

— С чего это вы теперь такой осторожный?

Старосте ее вопрос — нож острый. «Неужто догадывается?» — подумал он, и им овладел тайный страх. И правда… когда она продавала лес Магату, ей сразу же выдали какую-то справку. Он сам предложил ее. А теперь изворачивается… Положение не из приятных.

Он долго размышлял, исподлобья посматривая на Зузу, изучая оттенки выражения ее лица, и наконец, подавив угрызения совести, решился ответить.

— Я бы это свидетельство тебе дал… да ведь не во мне дело!

Он с особым ударением произнес последние слова, словно борясь с сознанием какой-то своей вины. Но Зуза расслышала лишь то, что сулило надежду. «Я бы это свидетельство тебе дал…» — звучало у нее в душе, шумело в голове, как шумит цветущий куст шиповника под порывом теплого ветра.

— Ну? И когда же? — спросила она без промедления, как будто документ должны были вручить ей прямо сейчас.

Староста сощурил зеленоватые глаза и, едва скрывая усмешку, сказал:

— Ни я, ни сельское управление — мы не можем выдать тебе свидетельство. Сначала нужно заявить в районное управление, что о Мареке нет никаких известий. Это напечатают в официальном бюллетене — газетка такая, с просьбой, чтобы каждый, знающий о нем что-либо, сообщил. Эту заметку получат в консульстве в Америке, и там будут наводить о нем справки…

Зуза мало что уразумела из этих слов, а только почувствовала, как надежда, не успев расцвести, опять увяла. До нее уже не доходило, о чем староста толковал дальше.