Петер Илемницкий - Избранное

— Ну, это еще не бог весть что, — заметил один из слушателей.

— А текстильная фабрика в городе? — спросил Жьярский. — Разве мало народу она кормила? Со всех трех долин ходили туда работать. Признаю, что и этого мало. Но вы сами знаете, что у нас есть нефть. Перед войной начали бурить и бросили, после войны тоже бурили и опять бросили. А какая была бы польза, если бы забили мощные фонтаны! Для народа, для нашей промышленности, для всей страны! Сейчас мы даже представить себе не можем!

Всех взволновали эти перспективы, да и сам Жьярский упивался картиной прекрасного будущего, контуры которого он уже явственно видел в своем пылком воображении.

— Они говорят, что нет средств для бурения. Чепуха — средств у них достаточно. Но капиталисты вкладывают деньги только в то, что обеспечит им немедленную прибыль. А бурить нефть им кажется недостаточно верным делом, — черт его знает, когда вернешь вложенные деньги да еще с процентами. А мы после революции не станем гнаться за немедленной прибылью. Именно поэтому можно будет заняться делами и проектами, которым прежде не давали ходу. Народ получит работу.

Он сделал небольшую паузу и продолжал:

— Что, например, делать нашим дротарам? Целыми толпами разбредались они когда-то по свету. Теперь фабрики нанесли смертельный удар их ремеслу, но и дома они оставаться не могут, а потому идут побираться, пускаются в рискованные махинации и зачастую становятся в тягость самим себе. А почему бы им не остаться дома и не создать большой дротарский кооператив? Почему бы не распроститься со своими молотком и клещами и не организовать работу шире, по-фабричному? Почему бы не специализироваться только на производстве определенных товаров? Ну и конечно, организовать закупку сырья и сбыт готовой продукции. Посмотрели бы вы, как изменились бы дротары!

Он говорил чистую правду. Видно, Жьярский затронул больное место. Все знали о нужде лесорубов, которые остались без работы, все знали о нефти в долине и о горькой доле дротаров, былой гордости и славе каждой деревни, ныне вынужденных заниматься бродяжничеством. Работа! Работа — единственное, что могло спасти их бедный край. Работа могла наполнить закрома мукой, могла вернуть женщинам и детям кормильцев, которых нужда выгнала во Францию, Бельгию, Канаду и Аргентину.

— А как с крестьянами? — уже смелее спросил Павол. — Теперь дома остались одни крестьяне…

Все смотрели на Жьярского, который знал, что для них поистине нет вопроса важнее. Он улыбнулся — ему-то все было ясней ясного — и, вытянув под столом длинные ноги в сапогах, повел речь дальше:

— Как будет с нашими мелкими хозяйчиками? Разумеется, первым делом отменят все недоимки. Их нужно освободить от банков, законников и трактирщиков. Это во-первых. Затем налоги… Налоги с таких взимать нельзя, им надо помогать! Предоставить долгосрочные ссуды в виде денег, искусственного удобрения, сельскохозяйственных орудий и так далее. И самое неотложное дело — комасация! [23] Комасация — объединение участков, устранение чересполосицы.

Кроме Павла, все, в том числе и Кореска, вопросительно посмотрели на Жьярского, ожидая объяснения незнакомого слова. Павол, который где-то читал про это, взялся сам растолковать:

— Комасация — это… ну, если, например, у кого-нибудь разбросано в разных местах двадцать клочков земли, тот получит два или три участка в одном месте. Это уже была бы выгода. Мужикам по крайней мере не пришлось бы тратиться на кожаные пальто адвокатам.

— Это верно, — отозвался вдруг самый тихий из всех, Коптак. — Сколько уж их поживилось на наших хозяйствах! Мой отец все хозяйство спустил адвокату. По межам у нас растут деревья. Пока дерево маленькое, на него все ноль внимания, а как вырастет и на продажу годится, так на него сразу объявится два-три хозяина. Потом суд — и дерево иному хозяину влетит в несколько тысяч.

— А бывает, участки расположены так, — добавил Павол, — что с одного на другой можно проехать только по чужому. Если хозяева не договорятся полюбовно, их и суд не рассудит, адвокаты же знай себе посмеиваются в усы.

Остальные подтверждали, приводили еще примеры. Все было общеизвестно — тяжбы из поколения в поколение, настоящая кровная месть, проносящая вражду через многие десятилетия, на горе обнищавшим крестьянам и к радости разных захребетников.

— Вот видите, — объяснял Жьярский, — все это — бич деревенской бедноты. Но то, о чем я говорил, действительно не более чем первая помощь. Когда Павол сказал, что и десять революций не смогут у вас ничего изменить, что камень все равно родить не будет, я добавил, что сейчас заставляют камень давать урожай и это — бессмыслица. А когда можно будет организовать сельское хозяйство таким образом, чтобы в каждой области занимались только тем, для чего существуют благоприятные условия, поверьте мне, товарищи, тогда крестьяне смогут отказаться от плуга и предоставить каменистым полям зарасти травой. Земля сама подсказывает, что здесь не место заниматься земледелием. Ваш край самим богом предназначен для животноводства и для лесного промысла. Ну, конечно, не того животноводства, как теперь, когда Мартин выгонит две-три коровенки в поле, а сам греется у костра. На это потребуется несколько лет. Надо превратить незалесенную землю в настоящие пастбища, развести ценные породы скота, устроить общественные молочные фермы и перерабатывать избытки молока на масло, сыр.

Пастбища позволили бы с успехом заняться пчеловодством, а может, и садоводством, если подобрать выносливые сорта деревьев.

Представляете, товарищи, как все может измениться? С гор, откуда сейчас ручьями льется нужда, потекут мед и молоко. А что для этого надо, как вы думаете? Стать хозяевами своей судьбы, больше ничего! Росла бы сознательность людей, повышался бы культурный уровень, укреплялось бы здоровье. Не стало бы курных изб с подслеповатыми окошками; строили бы удобные, полные воздуха солнечные дома. Не было бы туберкулеза, трахомы, не было бы пьянства с горя, а следовательно, не было бы невежества и падения нравов. Вот вчера я прочитал в «Вестнике» заметку школьного инспектора: в его районе на десять тысяч учеников — всего сто одна школа. И почти все — однокомплектные. Прикиньте сами, сколько детей набивается в один класс. А какие это помещения! Кое-где учатся в две-три смены. Вот так у нас заботятся о молодежи, о новом поколении… Хуже всего то, что это — наша молодежь, дети трудящихся, дети бедняков.

Глаза Жьярского горели воодушевлением. Какая же это прекрасная, манящая и в то же время реальная картина, которую он нарисовал, отталкиваясь от ужасающей действительности. Бесплодная почва, неразумное ведение хозяйства, нищета, отсталость, болезни, невежество, — все это было настолько очевидно, что и спорить не о чем. Кроме Корески, все слушавшие Жьярского выросли и жили в этой горькой бедности. Но они никогда не воспринимали ее вот так, в полном объеме, никогда не задумывались над тем, что одно следует из другого; и никогда по-настоящему не осознавали всю ненормальность этой жизни, поскольку не знали, что можно жить лучше.