Петер Илемницкий - Избранное

Цудрак, обхватив Павла за шею, покачивался в такт песни, закрыв при этом глаза, будто погрузившись в воспоминания. Потом и сам запел, вкладывая в песню всю душу, как может петь только человек, который сам пережил все это:

Всех в трактире охватило глубокое волнение. Словно на поющих были устремлены взгляды тех, кто сейчас гнет спину на канадских фермах и в лесах, в городских лабиринтах Соединенных Штатов и в степях Аргентины; словно здесь, за столом, сидели и те, что уже отмучились и теперь — кто дома, кто на чужбине, под одинаково тяжелой землей — видят свои несбывшиеся сны о счастье…

Последний куплет Цудрак уже не пел. Он умолк, и безжизненный взгляд его был устремлен в грустные дали, сокрытые от постороннего глаза. Мог ли он петь о том, как возвращались другие, если сам он вернулся… в мертвый дом? Если сам он вернулся, а его никто не встретил, ему не с кем было поздороваться, негде отдохнуть? Зуза, ради которой он жил и страдал, к которой спешил издалека, лежала на кладбище под лиственницей. Она ему руки подать не могла…

Многие поняли, почему Цудрак замолчал на последнем куплете, и испугались, что нечаянно разбередили его душевную рану. Всех охватила тоска и печаль. Неслышно ступая, в помещение мягко вошла тишина.

Но вдруг Марек рявкнул:

— Счет!

Магат в сторонке слюнил огрызок карандаша, выводя цифры счета, а мужики тем временем разочарованно допивали последние стаканы. Марек, сжимая руку Павла, мял его пальцы в своих, украдкой посматривая на трактирщика. Волосы его упали на лоб, и под ними ненавистью пылали глаза. Павол чувствовал, как Марек весь дрожит от бешеной ярости.

— Много тут, — сказал наконец Магат. — На пятьсот крон.

И положил перед Мареком небольшую бумажку. Он был рад, что тот, наконец, расплатится и уберется вместе со всеми без шума, крика и свары и он высвободится из западни, в которой очутился по милости этих необычных посетителей.

Марек вышел из-за стола, стал посреди комнаты, вытащил из бокового кармана горсть смятых денег и выбрал из них пятисоткроновую бумажку, но не подал ее Магату. Все притихли, а он заговорил:

— Братцы! Я ведь еще не рассказал вам о своей жизни за морем… а надо рассказать. Вы знаете, что я уехал туда, потому что здесь жить было не на что. Оставил я Зузу в старой лачуге и полоску земли… И уехал. Думал, вот подработаю немного, ворочусь домой и заплачу долги, чтобы ей ничего не пришлось продавать. Работал я — видит бог, — как каторжный… На фермах, в лесах, в городах… И жил хуже собаки. Приходилось веревкой подвязываться, чтобы лохмотья с меня не падали, все эти годы не видал нормальной постели… спал под открытым небом, а зимой где придется, в конуре какой-нибудь. Как же я мог написать Зузе про такое… а врать не хотел. Все надеялся: продержится она как-нибудь, а я тут подработаю — вернусь, все заплачу и заживем. Неужто я мог подумать, что такое случится? Что среди вас найдутся кровопийцы, которые задумают у нее все отнять и, воспользовавшись тем, что я давно ей не пишу, наговорят ей, будто я умер, для того, чтобы Зуза считалась единственной хозяйкой нашего добра. Мог ли я знать, что найдутся негодяи, которые таким гнусным способом вынудят ее продать лес и потом даже не заплатят за него? Мог ли я знать?

Вопрос повис в густом дыму. Все растерялись. Один Магат все понял и трясся как осиновый лист. Он бы с радостью убежал, но для этого не было ни сил, ни возможности. А Марек обвел взглядом всех присутствующих, указал пальцем на дрожащего трактирщика и закричал:

— Вот этот зверюга… этот кровопийца! Он купил у Зузы лес и не заплатил. Дал только на налоги — остальное зажал и не выплатил. Видите, как он трясется? Как боится за свою ненасытную глотку? И вы видели, что у него хватило совести и сегодня насчитать мне пятьсот крон, хотя этот скряга прекрасно знает, что не я его, а он мой должник!

Мужики зашумели, подскочили ближе, а Павол встал за спиной Марека, чтобы вовремя остановить его от необдуманного шага. Магат задрожал еще больше, пригвожденный к месту яростным взглядом Цудрака.

В наступившей тишине Павол сказал:

— Брось, Марек! Не пачкайся!

Марек покачал головой и ответил:

— Не бойтесь, братцы! И ты не бойся, ворюга. Таких вонючих паразитов я не убиваю, я им плачу!

С этими словами он с отвращением плюнул на банковый билет и, размахнувшись, со всей силой припечатал его к физиономии Магата. Магат зашатался и не пикнув рухнул на пол. Так и остался лежать без движения, с печатью оплаченного счета на лице.

Марек горько усмехнулся и двинулся к дверям.

— Пошли!

Они вышли в ночь, отрезвевшие и притихшие.

В предпоследний день января вдруг наступила оттепель. Всю ночь с юга дул теплый ветер и подъедал снег. Укатанная поверхность дороги размокла, и в ней вязли копыта лошадей и колеса телег. В ямах и колеях стояла грязная снежная вода. Пешком пройти было почти невозможно. Теплый ветер стряхивал с придорожных рябин и ясеней хлопья снега. Седое небо нависло низко над горами, а еще ниже проносились друг за другом лохматые, набухшие тучи.

К обеду ветер переменился. Снова подуло из Польши и затянуло грязные лужицы на дорогах тонкой ледяной коркой. Развороченный снег застывал сверху, но все еще проваливался под ногами, и идти по дороге стало еще труднее. Резко похолодало, и мороз пробирал до костей.

Так было в предпоследний день января, когда по всем деревням и глухим горным углам прозвучал сигнал:

— Сегодня после обеда пойдем!

С самого утра Павол с Юро Карабкой ходили из дома в дом но раскисшей дороге и узким тропинкам и везде предупреждали:

— Сегодня после обеда!

Хотя люди были к этому готовы, мало кому хотелось идти в такую непогоду и по такой паршивой дороге. Неудобным показался им и назначенный час, поэтому почти всюду спрашивали:

— А почему не сейчас? Почему только после обеда?

— Как раз соберется муниципальный совет, — отвечал Павол. — Хватит им заниматься трактирами, заставим их заняться нашими делами.

Верхний конец деревни обошел Гатала. Всюду ему задавали те же самые вопросы, и он давал на них тот же ответ:

— Нужно идти, как раз когда они заседают. Чтобы у них было о чем совещаться, мы потребуем прекращения экзекуций и работы или пособия для безработных.