Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Томас Вулф
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Томас Вулф, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

В первом романе американского писателя Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» жизненная ситуация настолько приближена к самому автору, что его можно во многом считать автобиографическим. Это не только цепь событий, вплотную следующих за биографией самого Вулфа, но и биография духа, повествующая о бурном «воспитании чувств», о любви и ненависти, о страстной привязанности к родине и бегстве от нее и, наконец, о творческих муках писателя. Критика отнеслась к роману очень хорошо, а вот на родине писателя, в Эшвилле, разыгрался скандал, потому что его жители немедленно «обнаружили» прототипы и восприняли роман как пасквиль.

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Томас Вулф

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Eugene shrieked.	Юджин визжал.
"When you can do that you'll be a man," said Ben.	- Вот когда ты сумеешь так сделать, ты будешь мужчиной, - говорил Бен.
And he sang softly, in his thin humming ghost's voice:	И пел негромко шелестящим голосом призрака:
"The woodpecker pecked at the schoolhouse door,	Школьную дверь дятел долбил,
He pecked and he pecked till his pecker got sore.	Долбил и долбил и клюв разбил.
The woodpecker pecked at the schoolhouse bell,	Школьный колокол дятел долбил,
He pecked and he pecked till his pecker got well."	Долбил и долбил и клюв починил.
They laughed - Eugene with rocking throatiness, Ben with a quiet snicker.	Они смеялись - Юджин заливчато и взахлёб, Бен негромко и спокойно.
He had aqueous gray eyes, and a sallow bumpy skin.	У него были глаза цвета серой морской воды и желтоватая бугристая кожа.
His head was shapely, the forehead high and bony.	Г олова у него была красивой формы, лоб высокий и выпуклый.
His hair was crisp, maple-brown.	Волосы у него были волнистые, каштаново-коричневые.
Below his perpetual scowl, his face was small, converging to a point: his extraordinarily sensitive mouth smiled briefly, flickeringly, inwardly - like a flash of light along a blade.	Лицо под вечно хмурыми бровями было маленьким и заострённым, необычайно чуткий рот улыбался коротко, вспышками, про себя - как блик пламени, пробегающий по лезвию.
And he always gave a cuff instead of a caress: he was full of pride and tenderness.	И он всегда отпускал оплеухи вместо ласки: он был гордым и нежным.
9	9
Yes, and in that month when Prosperpine comes back, and Ceres' dead heart rekindles, when all the woods are a tender smoky blur, and birds no bigger than a budding leaf dart through the singing trees, and when odorous tar comes spongy in the streets, and boys roll balls of it upon their tongues, and they are lumpy with tops and agated marbles; and there is blasting thunder in the night, and the soaking millionfooted rain, and one looks out at morning on a stormy sky, a broken wrack of cloud; and when the mountain boy brings water to his kinsmen laying fence, and as the wind snakes through the grasses hears far in the valley below the long wail of the whistle, and the faint clangor of a bell; and the blue great cup of the hills seems closer, nearer, for he had heard an inarticulate promise: he has been pierced by Spring, that sharp knife.	Да, и в тот месяц, когда возвращается Прозерпина и воскресает мёртвое сердце Цереры, когда все леса окутаны нежной дымкой, а птицы величиной с молодой листок снуют между поющими деревьями, и когда становится мягче духовитый вар на улицах и мальчишки скатывают из него языком шарики, а их карманы вздуваются волчками и разноцветными камешками; а по ночам грохочет гром и проносится проливной тысяченогий дождь, и утром из окна видишь бурное небо, всё в рваных тучах; и когда мальчишка-горец носит воду своим родным, которые чинят изгородь, и, пока ветер змеёй пробирается в траве, слышит, как внизу в долине раздается длинный вопль гудка и слабо доносится звон колокола; и огромная синяя чаша гор кажется совсем близкой, потому что услышано неясное обещание, - тогда его пронзила весна, этот острый нож.

And life unscales its rusty weathered pelt, and earth wells out in tender exhaustless strength, and the cup of a man's heart runs over with dateless expectancy, tongueless promise, indefinable desire.	И жизнь сбрасывает свою побуревшую старую кожу, и земля источает нежную неистощимую силу, и чаша человеческого сердца до краев наполнена бессрочным ожиданием, бессловесным обещанием, неопределимым желанием.
Something gathers in the throat, something blinds him in the eyes, and faint and valorous horns sound through the earth.	Что-то накапливается в горле, что-то слепит его глаза, и сквозь толщу земли звучат дальние доблестные трубы.
The little girls trot pigtailed primly on their dutiful way to school; but the young gods loiter: they hear the reed, the oatenstop, the running goathoofs in the spongy wood, here, there, everywhere: they dawdle, listen, fleetest when they wait, go vaguely on to their one fixed home, because the earth is full of ancient rumor and they cannot find the way.	Маленькие девочки с аккуратными косичками чинно и послушно торопятся в школу; но юные боги медлят: они слышат тростниковую флейту, переливы свирели, перестук козьих копыт в набухшем лесу, тут, там и всюду, - они останавливаются, слушают, особенно стремительные именно тогда, когда ждут, а потом рассеянно бредут к единственному назначенному им дому, потому что земля полна извечного ропота и они не находят пути.
All of the gods have lost the way.	Все боги утратили этот путь.
But they guarded what they had against the barbarians.	Но то, что у них было, они оберегали от варваров.
Eugene, Max, and Harry ruled their little neighborhood: they made war upon the negroes and the Jews, who amused them, and upon the Pigtail Alley people, whom they hated and despised.	Юджин, Макс и Г арри правили своим небольшим мирком и его окрестностями. Они вели войну с неграми и евреями, которые их забавляли, и с обитателями Поросячьего тупика, которых они ненавидели и презирали.
Catlike they prowled about in the dark promise of night, sitting at times upon a wall in the exciting glare of the corner lamp, which flared gaseously, winking noisily from time to time.	Они по-кошачьи крались в многообещающем вечернем сумраке, а иногда сидели на заборе в возбуждающем свете уличного фонаря, который выбрасывал венчик пылающего газа и время от времени шумно подмигивал.
Or, crouched in the concealing shrubbery of Gant's yard, they waited for romantic negro couples climbing homewards, jerking by a cord, as their victims came upon the spot, a stuffed black snake-appearing stocking.	Или, скорчившись в густых кустах под гантовской изгородью, они выжидали, появления какой-нибудь влюбленной негритянской парочки, и когда их жертвы на пути домой начинали подниматься по склону, тянули бечёвку, выволакивая на дорогу набитый чулок, похожий на чёрную змею.
And the dark was shrill with laughter as the loud rich comic voices stammered, stopped, and screamed.	И темнота содрогалась от хохота, потому что громкие звучные смешные голоса вдруг запинались, смолкали и начинали визжать.
Or they stoned the cycling black boy of the markets, as he swerved down gracefully into an alley.	Или они бросали камни в чёрного мальчишку-посыльного, когда он, ловко повернув велосипед, въезжал в проулок.
Nor did they hate them: clowns are black.	Но они не питали ко всем ним ни малейшей ненависти: чёрный цвет - цвет клоунов.
They had learned, as well, that it was proper to cuff these people kindly, curse them cheerfully, feed them magnanimously.	И они знали, что обычай и приличия требуют колотить этих людей добродушно, осыпать их ругательствами весело и кормить щедро.

Men are kind to a faithful wagging dog, but he must not walk habitually upon two legs.	Люди снисходительны к верному, виляющему хвостом псу, но ему не следует заводить привычку разгуливать постоянно на двух ногах.
They knew that they must "take nothin' off a nigger," and that the beginnings of argument could best be scotched with a club and a broken head.	Они знали, что не должны "давать черномазым спуску" и что положить конец возражениям проще всего с помощью дубинки и проломленной головы.
Only, you couldn't break a nigger's head.	Да только разве черномазому голову проломишь!
They spat joyously upon the Jews.	Они радостно плевали в евреев.
Drown a Jew and hit a nigger.	Топи еврея, бей негра.
The boys would wait on the Jews, follow them home shouting	Они подстерегали евреев и шли за ними по пятам, выкрикивая:
"Goose Grease!	"Гусиный жир!
Goose Grease!" which, they were convinced, was the chief staple of Semitic diet; or with the blind acceptance of little boys of some traditional, or mangled, or imaginary catchword of abuse, they would yell after their muttering and tormented victim:	Г усиный жир !" - в полном убеждении, что семиты в основном питаются именно гусиным жиром; или же с той слепой и неколебимой верой, с какой маленькие мальчики усваивают традиционные, изуродованные или воображаемые оскорбительные словечки, они вопили вслед своей замученной, что-то сердито бормочущей жертве:
"Veeshamadye Veeshamadye!" confident that they had pronounced the most unspeakable, to Jewish ears, of affronts.	"Овешмир! Овешмир!" - не сомневаясь, что это ругательство, непереносимое для еврейского слуха.
Eugene had no interest in pogroms, but it was a fetich with Max.	Юджина погромы не интересовали, но у Макса это было настоящей манией.
The chief object of their torture was a little furtive-faced boy, whose name was Isaac Lipinski.	Главной мишенью их издевательств был мальчишка с пройдошливой физиономией, которого звали Айзек Липинский.
They pounced cattishly at him when he appeared, harried him down alleys, over fences, across yards, into barns, stables, and his own house; he moved with amazing speed and stealth, escaping fantastically, teasing them to the pursuit, thumbing his fingers at them, and grinning with wide Kike constant derision.	Они по-кошачьи бросались на него, стоило ему появиться, и гнали его по проулкам, через заборы, по дворам в сараи, в конюшни и в его собственный дом - он увёртывался от них с неимоверной быстротой и ловкостью, ускользал у них прямо из рук, провоцировал их на погоню, показывал им нос и постоянно ухмылялся широко и глумливо.
Or, steeped catlike in the wickedness of darkness, adrift in the brooding promise of the neighborhood, they would cluster silently under a Jew's home, grouped in a sniggering huddle as they listened to the rich excited voices, the throaty accentuation of the women; or convulsed at the hysterical quarrels which shook the Jew-walls almost nightly.	Или, проникнутые кошачьей ночной злокозненностью, они блуждали по исполненным смутных обещаний соседским улицам, бесшумно подбирались к еврейскому дому и, свившись в хихикающий клубок, слушали звучные возбуждённые голоса и гортанные восклицания женщин, или хохотали до колик, когда разражалась одна из тех истерических ссор, которые почти ежевечерне сотрясали стены еврейских домов.