Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Томас Вулф
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Томас Вулф, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

В первом романе американского писателя Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» жизненная ситуация настолько приближена к самому автору, что его можно во многом считать автобиографическим. Это не только цепь событий, вплотную следующих за биографией самого Вулфа, но и биография духа, повествующая о бурном «воспитании чувств», о любви и ненависти, о страстной привязанности к родине и бегстве от нее и, наконец, о творческих муках писателя. Критика отнеслась к роману очень хорошо, а вот на родине писателя, в Эшвилле, разыгрался скандал, потому что его жители немедленно «обнаружили» прототипы и восприняли роман как пасквиль.

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Томас Вулф

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

He loved the scene: the bright hill-cooled sun, the blown sheets of spray from the fountain, the garrulous firemen emerging from the winter, the lazy sprawling draymen on his father's wooden steps, snaking their whips deftly across the pavement, wrestling in heavy horseplay, Jannadeau in his dirty fly-specked window prying with delicate monocled intentness into the entrails of a watch, the reeking mossiness of Gant's fantastical brick shack, the great interior dustiness of the main room in front, sagging with gravestones -small polished slabs from Georgia, blunt ugly masses of Vermont granite, modest monuments with an urn, a cherub figure, or a couchant lamb, ponderous fly-specked angels from Carrara in Italy which he bought at great cost, and never sold - they were the joy of his heart.	Он любил площадь: яркое, остуженное горами солнце; колышащуюся завесу брызг над фонтаном; разговорчивых пожарных, очнувшихся от зимнего оцепенения; ломовиков, лениво растянувшихся на деревянных ступеньках мастерской его отца, ловко хлопающих кнутами по тротуару, затевающих тяжеловесную возню; Жаннадо за грязным засиженным мухами стеклом, сосредоточенно изучающего через лупу распахнутое брюшко часов; сыроватую обомшелость фантастического кирпичного сарая Г анта; пыльную огромность переднего помещения, осевшего под могильными памятниками, - там теснились маленькие полированные плиты из Джорджии, громоздкие безобразные глыбы вермонтского гранита, скромные надгробья с урной, херувимом или лежащим агнцем, внушительные засиженные мухами ангелы из Каррары, которых Гант купил за большие деньги и так и не продал, потому что они были радостью его сердца.
Behind a wooden partition was his ware-room, layered with stonedust - coarse wooden trestles on which he carved inscriptions, stacked tool-shelves filled with chisels, drills, mallets, a pedalled emery wheel which Eugene worked furiously for hours, exulting in its mounting roar, piled sandstone bases, a small heat-blasted cast-iron stove, loose piled coal and wood.	За деревянной перегородкой была его умывальная, занесённая каменной пылью, грубые деревянные козлы, на которых он высекал надписи, полки для инструментов, заполненные резцами, свёрлами и деревянными молотками, ножное корундовое колесо, которое Юджин яростно крутил часами, наслаждаясь его нарастающим рёвом, сваленные друг на друга плиты песчаника для оснований, железная закопчённая печурка, кучи угля и дров.
Between the workroom and the ware-room, on the left as one entered, was Gant's office, a small room, deep in the dust of twenty years, with an old-fashioned desk, sheaves of banded dirty papers, a leather sofa, a smaller desk layered with round and square samples of marble and granite.	Между мастерской и складом, слева от входа, находилась контора Ганта, утопавшая в пыли, накопившейся за двадцать лет, со старомодным письменным столом, перевязанными пачками грязных документов, кожаным диваном и ещё одним небольшим столом, на котором лежали круглые и квадратные образчики гранитов и мраморов.
The sloping market Square, pocketed obliquely off the public Square, and filled with the wagons of draymen and county peddlers, and on the lower side on a few Poor White houses and on the warehouse and office of Will Pentland.	Грязное, никогда не открывавшееся окно выходило на пологую рыночную площадь, которая под косым углом отпочковывалась от Главной площади и была заставлена фургонами деревенских торговцев и ломовыми телегами; дальше виднелись лачуги белой бедноты, а ещё дальше - склад и контора Уилла Пентленда.

Eugene would find his father, leaning perilously on Jannadeau's dirty glass showcase, or on the creaking little fence that marked him off, talking politics, war, death, and famine, denouncing the Democrats, with references to the bad weather, taxation, and soup-kitchens that attended their administration, and eulogizing all the acts, utterances, and policies of Theodore Roosevelt.	Когда Юджин входил, его отец стоял, беззаботно навалившись на шаткую грязную витрину Жаннадо или на скрипучий барьерчик, отмечавший границу владений часовщика, и говорил о политике, о войне, о смерти, о голоде, понося демократов со ссылками на скверную погоду, налоги и благотворительные кухни, которые сопутствовали их пребыванию у власти, и восхваляя все действия, высказывания и начинания Теодора Рузвельта.
Jannadeau, guttural, judiciously reasonable, statistically argumentative, would consult, in all disputed areas, his library - a greasy edition of the World Almanac, three years old, saying, triumphantly, after a moment of dirty thumbing:	Жаннадо, педантично рассудительный, по-швейцарски гортанный, преклоняющийся перед статистикой, во всех спорных случаях прибегал к помощи своей библиотеки -растрёпанного экземпляра "Всемирного альманаха" трёхлетней давности и, полистав его грязным пальцем, через секунду торжествующе объявлял:
"Ah - just as I thought: the muni-CIP-al taxation of Milwaukee under De-MO-cratic administration in 1905 was $2.25 the hundred, the lowest it had been in years.	"А! Как я и думал: муниципальное налоговое обложение в Милуоки при демократическом правительстве в тысяча девятьсот пятом году составляло два доллара двадцать пять центов на сто и было самым низким за многие годы.
I cannot ima-GINE why the total revenue is not given."	Не могу понять, почему здесь не приведена общая цифра".
And he would argue with animation, picking his nose with his blunt black fingers, his broad yellow face breaking into flaccid creases, as he laughed gutturally at Gant's unreason.	И он принимался воодушевлённо спорить, ковыряя в носу чёрными тупыми пальцами, а по его широкому жёлтому лицу разбегались дряблые складки, когда он гортанно смеялся над нелогичностью Ганта.
"And you may mark my words," proceeded Gant, as if he had never been interrupted, and had heard no dissenting judgment, "if they get in again we'll have soup-kitchens, the banks will go to the wall, and your guts will grease your backbone before another winter's over."	"И помяните моё слово, - продолжал Гант, как будто его не перебивали и он не слышал никаких возражений, - если они опять победят на выборах, мы все будем есть благотворительный супчик, банки начнут лопаться один за другим, а ваши кишки ещё до конца зимы прилипнут к становому хребту".
Or, he would find his father in the workroom, bending over a trestle, using the heavy wooden mallet with delicate care, as he guided the chisel through the mazes of an inscription.	Или же он заставал отца в мастерской -склонившись над козлами, он легко и точно бил тяжёлым деревянным молотком по резцу, который его рука уверенно вела по лабиринту надписи.
He never wore work-clothes; he worked dressed in well brushed garments of heavy black, his coat removed, and a long striped apron covering all his front.	Г ант никогда не носил рабочей одежды; он работал в тщательно вычищенном костюме из тяжёлого чёрного сукна и только снимал сюртук, заменяя его широким и длинным полосатым фартуком.
As Eugene saw him, he felt that this was no common craftsman, but a master, picking up his tools briefly for a chef-d'oeuvre.	И, глядя на него, Юджин чувствовал, что перед ним не простой ремесленник, а художник, безошибочно выбирающий инструменты для создания шедевра.

"He is better at this than any one in all the world," Eugene thought, and his dark vision burned in him for a moment, as he thought that his father's work would never, as men reckon years, be extinguished, but that when that great skeleton lay powdered in earth, in many a tangled undergrowth, in the rank wilderness of forgotten churchyards, these letters would endure.	"Во всём мире никто не умеет делать это лучше, чем он", - думал Юджин, в нём на миг вспыхивало его тёмное воображение, и он думал, что труд его отца пребудет вечным - в людском летоисчислении, - и когда этот огромный скелет рассыплется в прах под землёй, на многих и многих забытых, заросших кладбищах, в гуще буйных кустов и бурьяна, эти буквы всё ещё будут сохраняться такими же, как сейчас.
And he thought with pity of all the grocers and brewers and clothiers who had come and gone, with their perishable work a forgotten excrement, or a rotted fabric; or of plumbers, like Max's father, whose work rusted under ground, or of painters, like Harry's, whose work scaled with the seasons, or was obliterated with newer brighter paint; and the high horror of death and oblivion, the decomposition of life, memory, desire, in the huge burial-ground of the earth stormed through his heart.	И он с жалостью думал обо всех бакалейщиках, и пивоварах, и суконщиках, которые были и сгинули, а их бренный труд исчез с забытым экскрементом или сгнившей тряпкой; о водопроводчиках, вроде отца Макса, чей труд ржавеет в земле, или о малярах, вроде отца Г арри, чей труд осыпается со сменой времён года или исчезает под другой, более свежей и яркой краской. И великий страх смерти и забвения, разложения жизни, памяти и желаний в гигантском кладбище земли бурей проносился через его сердце.
He mourned for all the men who had gone because they had not scored their name upon a rock, blasted their mark upon a cliff, sought out the most imperishable objects of the world and graven there some token, some emblem that utterly they might not be forgotten.	Он оплакивал всех тех, кто исчез бесследно, потому что не выбил своего имени на скале, не выжег своего знака на утёсе, не отыскал чего-то непреходящего и не высек на нём какого-нибудь символа, какой-нибудь эмблемы, чтобы хоть в чём-нибудь оставить память о себе.
Again, Eugene would find Gant moving with bent strides across the depth of the building, tearing madly along between the sentinel marbles that aisled the ware-room, muttering, with hands gripped behind him, with ominous ebb and flow.	А иногда, когда Юджин входил, Гант, заложив руки за спину, бешеным шагом расхаживал по мастерской, исступленно мечась между рядами её мраморных стражей, и что-то зловеще бормотал то громче, то тише.
Eugene waited.	Юджин ждал.
Presently, when he had shuttled thus across his shop some eighty times, he would leap, with a furious howl, to his front door, storming out upon the porch, and delivering his Jeremiad to the offending draymen:	Вскоре Гант, пройдясь так по мастерской раз восемьдесят, с яростным воплем кидался ко входной двери, выскакивал на крыльцо и обрушивал свою иеремиаду на возмутивших его ломовиков.
"You are the lowest of the low, the vilest of the vile.	- Вы низшие из низших, подлейшие из подлых!
You lousy good-for-nothing bums: you have brought me to the verge of starvation, you have frightened away the little business that might have put bread in my mouth, and kept the wolf from my door.	Вы вшивые никчемные бездельники, вы обрекли меня на голодную смерть, вы отпугиваете заказчиков и лишили меня даже той малой работы, которая обеспечила бы меня хлебом и избавила бы от нужды.
By God, I hate you, for you stink a mile off.	Клянусь богом, я вас ненавижу, потому что вы воняете на целую милю!
You low degenerates, you accursed reprobates; you would steal the pennies from a dead man's eyes, as you have from mine, fearful, awful, and bloodthirsty mountain grills that you are!"	Вы жалкие дегенераты, проклятые разбойники! Вы украдёте медяки с глаз покойника, как украли с моих, ужасные и кровожадные горные свиньи!