Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты]

We must leave this terrifying place to-morrow and go searching for sunshine." Завтра мы уедем из этого ужасного города, поищем где-нибудь солнца. Amory's penetrating green eyes would look out through tangled hair at his mother. Сквозь спутанные волосы Эмори поглядывал на мать своими проницательными зелеными глазами. Even at this age he had no illusions about her. Он уже тогда не обольщался на ее счет. "Amory." - Эмори! "Oh, yes." - Ну что? "I want you to take a red-hot bath-as hot as you can bear it, and just relax your nerves. - Тебе необходимо принять горячую ванну - как можно горячее, как сможешь терпеть, и дать отдых нервам. You can read in the tub if you wish." Если хочешь, можешь взять в ванну книжку. She fed him sections of the Ему еще не было десяти, когда она пичкала его фрагментами из "F?tes Galantes"d before he was ten; at eleven he could talk glibly, if rather reminiscently, of Brahms and Mozart and Beethoven. "F?tes galantes" Дебюсси; в одиннадцать лет он бойко, хотя и с чужих слов, рассуждал о Брамсе, Моцарте и Бетховене. One afternoon, when left alone in the hotel at Hot Springs, he sampled his mother's apricot cordial, and as the taste pleased him, he became quite tipsy. Как-то раз, когда его оставили одного в отеле, он отведал абрикосового ликера, которым поддерживала себя мать, и, найдя его вкусным, быстро опьянел. This was fun for a while, but he essayed a cigarette in his exaltation, and succumbed to a vulgar, plebeian reaction. Сначала было весело, но на радостях он попробовал и закурить, что вызвало вульгарную, самую плебейскую реакцию. Though this incident horrified Beatrice, it also secretly amused her and became part of what in a later generation would have been termed her "line." Этот случай привел Беатрису в ужас, однако же втайне и позабавил ее, и она, как выразилось бы следующее поколение, включила его в свой репертуар. "This son of mine," he heard her tell a room full of awestruck, admiring women one day, "is entirely sophisticated and quite charming-but delicate-we're all delicate; here, you know." Her hand was radiantly outlined against her beautiful bosom; then sinking her voice to a whisper, she told them of the apricot cordial. - Этот мой сынишка, - сообщила она однажды при нем целому сборищу женщин, внимавших ей со страхом и восхищением, - абсолютно все понимает и вообще очарователен, но вот здоровье у него слабое... У нас ведь у всех слабое здоровье.- Ее рука сверкнула белизной на фоне красивой груди, а потом, понизив голос до шепота, она рассказала про ликер.

They rejoiced, for she was a brave raconteuse, but many were the keys turned in sideboard locks that night against the possible defection of little Bobby or Barbara....	Гостьи смеялись, потому что рассказывала она отлично, но несколько буфетов было в тот вечер заперто на ключ от возможных поползновений маленьких Бобби и Бетти...
These domestic pilgrimages were invariably in state; two maids, the private car, or Mr. Blaine when available, and very often a physician.	Семейные паломничества неизменно совершались с помпой: две горничные, салон-вагон (или мистер Блейн, когда он оказывался под рукой) и очень часто - врач.
When Amory had the whooping-cough four disgusted specialists glared at each other hunched around his bed; when he took scarlet fever the number of attendants, including physicians and nurses, totalled fourteen.	Когда Эмори болел коклюшем, четыре специалиста, рассевшись вокруг его кроватки, бросали друг на друга злобные взгляды; когда он подхватил скарлатину, число услужающих, включая врачей и сиделок, достигло четырнадцати.
However, blood being thicker than broth, he was pulled through.	Но несмотря на это, он все же выздоровел.
The Blaines were attached to no city.	Имя Блейн не было связано ни с одним из больших городов.
They were the Blaines of Lake Geneva; they had quite enough relatives to serve in place of friends, and an enviable standing from Pasadena to Cape Cod.	Они были известны как Блейны из Лейк-Джинева; взамен друзей им вполне хватало многочисленной родни, и они пользовались весом везде - от Пасадены до мыса Код.
But Beatrice grew more and more prone to like only new acquaintances, as there were certain stories, such as the history of her constitution and its many amendments, memories of her years abroad, that it was necessary for her to repeat at regular intervals.	Но Беатриса все больше и больше тяготела к новым знакомствам, потому что некоторые свои рассказы, как, например, о постепенной эволюции своего организма или о жизни за границей, ей через определенные промежутки времени требовалось повторять.
Like Freudian dreams, they must be thrown off, else they would sweep in and lay siege to her nerves.	Согласно Фрейду, от этих тем, как от навязчивых снов, нужно было избавляться, чтобы не дать им завладеть ею и подточить ее нервы.
But Beatrice was critical about American women, especially the floating population of ex-Westerners.	Но к американкам, особенно к кочевому племени уроженок Запада, она относилась критически.
"They have accents, my dear," she told Amory, "not Southern accents or Boston accents, not an accent attached to any locality, just an accent"-she became dreamy. "They pick up old, moth-eaten London accents that are down on their luck and have to be used by some one.	- Их невозможно слушать, милый, - объясняла она сыну. - Они говорят не как на Юге и не как в Бостоне, их говор ни с какой местностью не связан, просто какой-то акцент... - Начиналась игра фантазии. - Они откапывают какой-нибудь обветшалый лондонский акцент, давно оставшийся не у дел, - надо же кому-то его приютить.
They talk as an English butler might after several years in a Chicago grand-opera company." She became almost incoherent-" Suppose-time in every Western woman's life-she feels her husband is prosperous enough for her to have-accent-they try to impress me, my dear-"	Говорят, как английский дворецкий, который несколько лет прослужил в оперной труппе в Чикаго. - Дальше шло уже почти непонятное. -Наверно... период в жизни каждой женщины с Запада... чувствует, что ее муж достаточно богат, чтобы ей уже можно было обзавестись акцентом... они пытаются пустить мне пыль в глаза, мне...

Though she thought of her body as a mass of frailties, she considered her soul quite as ill, and therefore important in her life.	Собственное тело представлялось ей клубком всевозможных болезней, однако свою душу она тоже считала больной, а значит, очень важной частью себя.
She had once been a Catholic, but discovering that priests were infinitely more attentive when she was in process of losing or regaining faith in Mother Church, she maintained an enchantingly wavering attitude.	Когда-то она была католичкой, но, обнаружив, что священники слушают ее гораздо внимательнее, когда она готова либо вот-вот извериться в матери-церкви, либо вновь обрести веру в нее, - удерживалась на неотразимо шаткой позиции.
Often she deplored the bourgeois quality of the American Catholic clergy, and was quite sure that had she lived in the shadow of the great Continental cathedrals her soul would still be a thin flame on the mighty altar of Rome.	Порой она сетовала на буржуазность католического духовенства в Америке и утверждала, что, доведись ей жить под сенью старинных европейских соборов, ее душа по-прежнему горела бы тонким язычком пламени на могущественном престоле Рима.
Still, next to doctors, priests were her favorite sport.	В общем, священники были, после врачей, ее любимой забавой.
"Ah, Bishop Wiston," she would declare, "I do not want to talk of myself.	- Ах, епископ Уинстон, - заявляла она, - я вовсе не хочу говорить о себе.
I can imagine the stream of hysterical women fluttering at your doors, beseeching you to be simpatico"-then after an interlude filled by the clergyman-"but my mood-is-oddly dissimilar."	Воображаю, сколько истеричек толпится с просьбами у вашего порога, зная, какой вы симпатико... - Потом, после паузы, заполненной репликой священника: - Но у меня, как ни странно, совсем иные заботы.
Only to bishops and above did she divulge her clerical romance.	Только тем священнослужителям, что носили сан не ниже епископского, она поверяла историю своего клерикального романа.
When she had first returned to her country there had been a pagan, Swinburnian young man in Asheville, for whose passionate kisses and unsentimental conversations she had taken a decided penchant-they had discussed the matter pro and con with an intellectual romancing quite devoid of soppiness. Eventually she had decided to marry for background, and the young pagan from Asheville had gone through a spiritual crisis, joined the Catholic Church, and was now-Monsignor Darcy.1	Давным-давно, только что вернувшись на родину, она встретила в Ашвилле молодого человека суинберновско-языческого толка, чьи страстные поцелуи и недвусмысленные речи не оставили ее равнодушной. Они обсудили все за и против как интеллигентные влюбленные, без тени сентиментальности, и в конце концов она решила выйти замуж в соответствии со своим общественным положением, а он пережил духовный кризис, принял католичество и теперь звался монсеньор Дарси.
"Indeed, Mrs. Blaine, he is still delightful company-quite the cardinal's right-hand man."	- А знаете, миссис Блейн, он ведь и сейчас еще интереснейший человек, можно сказать - правая рука кардинала.
"Amory will go to him one day, I know," breathed the beautiful lady, "and Monsignor Darcy will understand him as he understood me."	- Когда-нибудь, я уверена, Эмори обратится к нему за советом, - лепетала красавица, - и монсеньор Дарси поймет его, как понимал меня.
Amory became thirteen, rather tall and slender, and more than ever on to his Celtic mother.	К тринадцати годам Эмори сильно вытянулся и стал еще больше похож на свою мать - ирландку.

Читать дальше