Возвращение - английский и русский параллельные тексты

- Эх, парень, выберись сначала из этого дерьма, и то хорошо будет, - говорю я и дышу на озябшие руки. "That's true." - Твоя правда. Jupp draws the waterproof up over his thin, bent shoulders. Юпп натягивает плащ-палатку на худые искривленные плечи: "What'll you do when you get out of this?" -Ты что собираешься делать, когда вернешься? I laugh. Я смеюсь: "I? - Я-то? I'll have to go back to school again, I suppose. Придется, пожалуй, снова поступить в школу. Willy and Albert and I-and even Ludwig over there, too," I say, pointing back to where someone is lying before a dugout entrance, under two greatcoats. И мне, и Вилли, и Альберту, и даже вон тому, Людвигу. И я показываю головой назад, где перед разбитым блиндажом лежит под двумя шинелями темная фигура. "Good Lord! -Вот черт! But you won't do that, surely?" exclaims Jupp. Но вы, конечно, плюнете на это дело? - говорит Юпп. "I don't know. - Почем я знаю? Probably have to," I reply, and feel furious, without knowing why. Может, и нельзя будет плюнуть, - отвечаю я и, сам не понимаю отчего, начинаю злиться.

There is a movement under the greatcoats.	Человек под шинелями шевелится.
A pale, thin face lifts up and groans softly.	Показывается бледное худое лицо; больной тихо стонет.
It is my schoolmate, Lieutenant Ludwig Breyer, our platoon commander.	Это мой школьный товарищ, лейтенант Людвиг Брайер, командир нашего взвода.
He has had diarrhoea for weeks-it is dysentery, of course, but he does not want to go back into hospital.	Вот уж несколько недель, как он страдает кровавым поносом. У него безусловно дизентерия, но в лазарет Людвиг ни за что не хочет.
He would sooner stay here with us, for we are all waiting now in hopes of peace; then we shall be able to take him back with us at once- The hospitals are all full to overflowing, no one is properly looked after there, and once a man lies down on it, he is only so much nearer to being dead.	Он предпочитает оставаться с нами, так как мы с минуты на минуту ждем заключения мира, и тогда мы без всякой канители возьмем Людвига с собой. Лазареты переполнены, на больных никто по-настоящему не обращает внимания, и попасть на такую койку - значит, сразу же оказаться одной ногой в могиле.
Men die all around one. It gets on a fellow's nerves, alone there among it all, and before he knows where he is he has made another himself.-Max Weil, our stretcher bearer, has given Breyer a sort of fluid plaster to eat, so as to cement up his bowels and stay him for a bit.	Когда кругом тебя подыхают люди и ты среди них один - это заражает: не успеешь оглянуться, как уж и тебя прихватило. Макс Вайль, наш санитар, достал Брайеру нечто вроде жидкого гипса: Брайер лопает гипс, чтобы процементировать кишки и укрепить желудок.
But even so he has his trousers down twenty and thirty times a day.	И все-таки ему приходится раз двадцать-тридцать на день спускать штаны.
And now he must go again.	Вот и теперь ему приспичило.
I assist him round the corner and he squats down.	Я помогаю ему пройти за угол, и он опускается на корточки.
Jupp signs to me.	Юпп машет мне рукой:
"Listen!	- Слышишь?
There it is again!"	Вот опять...
"What?"	-Что?
"The shells I was talking about before."	- Да те самые снаряды...
Kosole stirs and yawns.	Козоле шевелится и зевает.
He gets up, significantly examines his great fist, he looks askance at Jupp and says:	Затем встает, многозначительно поглядывает на свой тяжелый кулак, косится на Юппа и заявляет:
"Well, my boy, if you're trying to pull our leg again, you'll soon be sending your bones home in a turnip sack."	- Слушай, если ты нас опять разыгрываешь, то приготовь на всякий случай мешок из-под картошки: как бы тебе не пришлось отправлять домой посылочку из собственных костей.
We listen.	Мы прислушиваемся.
The hiss and whistle of the invisible, arching shells is interrupted by a queer, hoarse, long-drawn sound, so strange and new that my flesh creeps.	Шипение и свист снарядов, описывающих невидимые круги, прерывается каким-то странным звуком, хриплым, протяжным и таким непривычным, таким новым, что меня мороз по коже продирает.

"Gas shells!" shouts Willy, springing up.	-Газовые бомбы! - кричит Вилли Хомайер и вскакивает.
We are all awake now and listening intently.	У нас мигом исчезает сонливость, мы напряженно вслушиваемся.
Wessling points into the air.	Веслинг показывает на небо:
"There they are!	-Вот что это!
Wild geese!"	Дикие гуси!
Moving darkly against the drab grey of the clouds is a streak, a wedge, its point steering toward the moon.	На фоне унылых серых облаков вырисовывается темная черта, клин.
It cuts across its red disc. The black shadows are plainly visible, an angle of many wings, a column of squalling, strange, wild cries, that loses itself in the distance.	Вершина его приближается к луне, перерезает красный диск, - ясно видны черные тени, угол, образуемый множеством крыльев, целый караван, летящий с диким гортанным призывным клекотом, мало-помалу теряющимся вдали.
"Off they go," growls Willy. "Damn it all-if only we could pull out like that! Two wings and away."	- Улетают... - ворчит Вилли. - Эх, черт! Вот если бы нам так можно было: два крыла, и - фьють!
Heinrich Wessling follows the geese with his eyes.	Генрих Веслинг следит за полетом гусей.
"Now for winter," says he slowly.	- Значит, зима скоро, - медленно говорит он.
Wessling is a farmer and understands these things.	Веслинг - крестьянин, он знает всякие такие вещи.
Breyer, weak and wretched, leans against the parados and murmurs:	Людвиг Брайер, ослабевший и грустный, прислонился к насыпи и чуть слышно бормочет:
"First time I ever saw that."	- В первый раз вижу...
But Kosole has brightened up at once.	Но больше всех вдруг оживляется Козоле.
He gets Wessling to explain the matter to him quickly once more, asking particularly whether wild geese are as fat as tame ones.	Он просит Веслинга в двух словах сообщить ему все, что тому известно о диких гусях, и главным образом интересуется их размером: такие ли они крупные, как откормленные домашние гуси.
"More or less," says Wessling.	- Примерно, - отвечает Веслинг.
"My poor belly!" exclaims Kosole, his jaws working with excitement. "And fifteen, twenty maybe, good roast dinners flying about there in the air!"	- Ах ты черт! - у Козоле от возбуждения трясутся челюсти. - Значит, сейчас по воздуху летят пятнадцать - двадцать великолепных жарких!
Again the whirr of wings straight above us; again the hoarse, throaty cry swooping down into our hearts like a hawk; the lapping pulse of their wings, the urgent cries, gusts of the rising wind all united in one passionate, swift sense of freedom and life.	Снова низко над нашими головами хлопают крылья, снова хриплый гортанный клекот, точно ястреб ударяет нас в самое темя, - и вот уж всплески крыльев сливаются с протяжным криком птиц и порывами крепчающего ветра, рождая одну неотступную мысль - о воле, о жизни.
A shot rings out.	Щелкает затвор.
Kosole lowers his rifle and peers hungrily into the sky.	Козоле опускает винтовку и напряженно всматривается в небо.
He has fired into the middle of the flight.	Он целился в самую середину летящего клина.
Beside him stands Tjaden, ready like a retriever, to dash out should a goose fall.	Рядом с Козоле стоит Тьяден, готовый, как гончая, сорваться с места, если упадет гусь.

But the flight passes on intact.	Но стая не разомкнувшись летит дальше.
"Hard luck," says Bethke. "That might have been the first sensible shot in this whole lousy war."	- Жаль, - говорит Адольф Бетке. - Это был бы первый путный выстрел за всю эту вшивую войну.
Kosole throws down his rifle in disgust.	Козоле с досадой швыряет винтовку:
"If only a man had some shot-cartridges!"	- Эх, иметь бы хоть немного дроби!
He settles back into gloom, conjuring all the things that might have been. And as he sits, he chews unconsciously.	Он погружается в меланхолические мечты о том, что было бы тогда, и машинально жует.
"Yes," says Jupp, observing him, "with apple sauce and baked potatoes, what?"	- Да, да, - говорит Юпп, глядя на него, - с яблочным муссом и жареной картошечкой... Неплохо, а?
Kosole looks at him poisonously.	Козоле смотрит на него с ненавистью:
"You shut up, you pen-pusher!"	- Заткнись ты, чернильная душа!
"You should have joined the Air Force," grins Jupp, "then you might still have gone after them with a butterfly net."	- А зря ты в летчики не пошел, Козоле. Ты бы их теперь сеткой половил, - зубоскалит Юпп.
"Arseholes!" answers Kosole finally, and settles down to sleep once more.	- Идиот! - обрывает его Козоле и бросается наземь, опять собираясь соснуть.
And that is best.	Это и вправду самое лучшее.
The rain becomes heavier.	Дождь усиливается.
We sit back to back and drape our waterproof-sheets over us.	Мы садимся спиной к спине и покрываемся плащ-палатками.
Like dark mounds of earth we squat there in our little bit of trench.	Точно темные кучи земли, торчим мы в нашем окопе.
Earth, uniform, and a little life underneath.	Земля, шинель, и под ней - тлеющий огонек жизни.
A harsh whispering wakes me.	Резкий шепот будит меня:
"Forward!-Forward!"	- Живей, живей!..
"Why, what's the matter?" I ask, drunken with sleep.	- Что случилось? - спрашиваю я спросонок.
"We've to go up the line," growls Kosole, assembling his things.	- Нас посылают на передовые, - ворчит Козоле, поспешно собирая свои вещи.
"But we've only just come here!" I say, mystified.	- Но ведь мы только что оттуда, - удивленно говорю я.
"Such damned rot," I hear Wessling cursing. "The bloody war's over, isn't it?"	- А черт их разберет, - ругается Веслинг. - Война ведь как будто кончена.
"Up!	- Вперед!
Forward!"	Вперед!
It is Heel himself, our company commander, driving us out.	Сам Хеель, командир роты, подгоняет нас.
He is running impatiently down the trench.	Нетерпеливо носится он по окопу.

Читать дальше