Дэвид Лоуренс - Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Дэвид Лоуренс - Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Дэвид Лоуренс
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4.33/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Дэвид Лоуренс - Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Дэвид Лоуренс, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Дэвид Герберт Лоуренс остается одним из самых любимых и читаемых авторов у себя на родине, в Англии, да, пожалуй, и во всей Европе. Важнейшую часть его обширного наследия составляют романы. Лучшие из них — «Сыновья и любовники», «Радуга», «Влюбленные женщины», «Любовник леди Чаттерли» — стали классикой англоязычной литературы XX века. Последний из названных романов принес Лоуренсу самый большой успех и самое горькое разочарование. Этический либерализм писателя, его убежденность в том, что каждому человеку дано право на свободный нравственный выбор, пришлись не по вкусу многим представителям английской буржуазии. Накал страстей и яркость любовных сцен этого романа были восприняты блюстителями морали как вызов обществу. «Любовник леди Чаттерли» сразу же после выхода в свет в 1928 году был запрещен к дальнейшему изданию, а готовый тираж был изъят и уничтожен. Запрет действовал более 30 лет, и лишь в 1960 году после громкого судебного процесса, всколыхнувшего всю Англию, роман был реабилитирован и полностью восстановлен в правах.

Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Любовник леди Чаттерли - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Дэвид Лоуренс

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

But he was aware of the noises of the night, the engines at Stacks Gate, the traffic on the main road.	И все-таки чуткое ухо улавливало ночные звуки: далеко-далеко на шахте чухают маленькие составы с вагонетками, шуршат по дороге машины.
Slowly he climbed the denuded knoll.	Не спеша влез он на плешивый пригорок.
And from the top he could see the country, bright rows of lights at Stacks Gate, smaller lights at Tevershall pit, the yellow lights of Tevershall and lights everywhere, here and there, on the dark country, with the distant blush of furnaces, faint and rosy, since the night was clear, the rosiness of the outpouring of white-hot metal.	Оттуда видна долина: рядами бежали огоньки на "Отвальной", чуть поменьше - на "Тивершолльской". Кучка желтых огней - в самой деревне. Повсюду рассыпались огни по долине. Совсем издалека прилетали слабые розоватые сполохи сталеплавильных печей. Значит, в эти минуты по желобу устремляется огненно-белая струя металла.
Sharp, wicked electric lights at Stacks Gate!	"Отвальная" светит резкими, недобрыми электрическими огнями.
An undefinable quick of evil in them!	В них - средоточие зла, хотя словами это не объяснить.
And all the unease, the ever-shifting dread of the industrial night in the Midlands.	В них - напряженная и суетливая рабочая ночь.
He could hear the winding-engines at Stacks Gate turning down the seven-o'clock miners. The pit worked three shifts.	Вот в подъемники на "Отвальной" загрузилась очередная партия углекопов - шахта работает в три смены.
He went down again into the darkness and seclusion of the wood.	Он снова нырнул во мрак леса: там уединение и покой.
But he knew that the seclusion of the wood was illusory.	Нет, нет ему покоя, он просто пытается себя обмануть.
The industrial noises broke the solitude, the sharp lights, though unseen, mocked it.	Уединение его нарушается шумом шахт и заводов, злые огни вот-вот прорежут тьму, выставят его на посмешище.
A man could no longer be private and withdrawn.	Нет, нигде не сыскать человеку покоя, нигде не спрятаться от суеты.
The world allows no hermits.	Жизнь не терпит отшельников.
And now he had taken the woman, and brought on himself a new cycle of pain and doom.	А теперь, сблизившись с этой женщиной, он вовлек себя в новую круговерть мучений и губительства.
For he knew by experience what it meant.	Он знал по опыту, к чему это приводит.
It was not woman's fault, nor even love's fault, nor the fault of sex.	И виновата не женщина, не любовь, даже не влечение плоти.
The fault lay there, out there, in those evil electric lights and diabolical rattlings of engines.	Виновата жизнь, что вокруг: злобные электрические огни, адский шум и лязг машин.
There, in the world of the mechanical greedy, greedy mechanism and mechanized greed, sparkling with lights and gushing hot metal and roaring with traffic, there lay the vast evil thing, ready to destroy whatever did not conform.	В царстве жадных механизмов и механической жадности, там, где слепит свет, льется раскаленный металл, оглушает шум улиц, и живет страшное чудовище, виновное во всех бедах, изничтожающее всех и вся, кто смеет не подчиниться.

Soon it would destroy the wood, and the bluebells would spring no more.	Скоро изничтожится и этот лес, и не взойдут больше по весне колокольчики.
All vulnerable things must perish under the rolling and running of iron.	Все хрупкие, нежные создания природы обратятся в пепел под огненной струей металла.
He thought with infinite tenderness of the woman.	С какой нежностью вдруг вспомнилась ему женщина!
Poor forlorn thing, she was nicer than she knew, and oh! so much too nice for the tough lot she was in contact with.	Бедняжка. До чего ж обделена она вниманием, а ведь красива, хоть и сама этого не понимает.
Poor thing, she too had some of the vulnerability of the wild hyacinths, she wasn't all tough rubber-goods and platinum, like the modern girl.	И уж конечно, не место такой красоте в окружении бесчувственных людей; бедняжка, душа у нее хрупка, как лесной гиацинт, не в пример нынешним женщинам: у тех души бесчувственные, точно из резины или металла.
And they would do her in! As sure as life, they would do her in, as they do in all naturally tender life.	И современный мир погубит ее, непременно погубит, как и все, что по природе своей нежно.
Tender!	Да, нежно!
Somewhere she was tender, tender with a tenderness of the growing hyacinths, something that has gone out of the celluloid women of today.	В душе этой женщины жила нежность, сродни той, что открывается в распустившемся гиацинте; нежность, неведомая теперешним пластмассовым женщинам-куклам.
But he would protect her with his heart for a little while.	И вот ему выпало ненадолго согреть эту душу теплом своего сердца.
For a little while, before the insentient iron world and the Mammon of mechanized greed did them both in, her as well as him.	Ненадолго, ибо скоро ненасытный бездушный мир машин и мошны сожрет и их обоих.
He went home with his gun and his dog, to the dark cottage, lit the lamp, started the fire, and ate his supper of bread and cheese, young onions and beer.	Он пошел домой, ружье за спиной да собака - вот и все его спутники. В доме темно. Он зажег свет, затопил камин, собрал ужин, хлеб, сыр, молодой лук да пиво.
He was alone, in a silence he loved.	Он любил посидеть один, в тишине.
His room was clean and tidy, but rather stark.	В комнатке чистота и порядок, только уюта недостает.
Yet the fire was bright, the hearth white, the petroleum lamp hung bright over the table, with its white oil-cloth.	Впрочем, ярко горит огонь в камине, светит керосиновая лампа над столом, застеленным белой клеенкой.
He tried to read a book about India, but tonight he could not read.	Он взялся было за книгу об Индии, но сегодня что-то не читалось.
He sat by the fire in his shirt-sleeves, not smoking, but with a mug of beer in reach.	Сняв куртку, присел к камину, однако, изменив привычке, не закурил, а поставил рядом кружку пива.
And he thought about Connie.	И задумался о Конни.
To tell the truth, he was sorry for what had happened, perhaps most for her sake.	По правде говоря, он жалел о случившемся. Ему было страшно за нее.

He had a sense of foreboding.	Бередили душу дурные предчувствия.
No sense of wrong or sin; he was troubled by no conscience in that respect.	Нет, отнюдь не сознание содеянного зла или греха.
He knew that conscience was chiefly tear of society, or fear of oneself.	Из-за этого совесть его не мучила.
He was not afraid of himself. But he was quite consciously afraid of society, which he knew by instinct to be a malevolent, partly-insane beast.	Ибо что такое совесть, как не страх перед обществом или страх перед самим собой. Себя он не боялся. А вот общества - и это он сознавал отчетливо - нужно бояться. Чутье подсказывало, что общество - чудовище злонамеренное и безрассудное.
The woman! If she could be there with him, arid there were nobody else in the world!	Вот если б на всем белом свете остались только двое: он и эта женщина!
The desire rose again, his penis began to stir like a live bird.	Снова всколыхнулась страсть, птицей встрепенулось его естество.
At the same time an oppression, a dread of exposing himself and her to that outside Thing that sparkled viciously in the electric lights, weighed down his shoulders.	Но вместе с этим давил, гнул к земле страх -нельзя показываться Чудищу, что злобно таращится электрическим глазом.
She, poor young thing, was just a young female creature to him; but a young female creature whom he had gone into and whom he desired again.	Молодая страдалица виделась ему лишь молодой женщиной, которой он овладел и которую возжелал снова.
Stretching with the curious yawn of desire, for he had been alone and apart from man or woman for four years, he rose and took his coat again, and his gun, lowered the lamp and went out into the starry night, with the dog.	Он потянулся, зевнул (неужели зевают и от страсти?). Вот уже четыре года живет отшельником - ни мужчины, ни женщины рядом. Он встал, снова надел куртку, взял ружье, прикрутил фитиль в лампе и вышел; на темном небе горели россыпи звезд. Собака увязалась следом.
Driven by desire and by dread of the malevolent Thing outside, he made his round in the wood, slowly, softly.	Страсть и страх перед злокозненным Чудищем погнали его из дома. Медленно, неслышно обошел он лес.
He loved the darkness arid folded himself into it.	Так приятно укрываться в ночи, прятать переполняющую его страсть, прятать, точно сокровище.
It fitted the turgidity of his desire which, in spite of all, was like a riches; the stirring restlessness of his penis, the stirring fire in his loins!	И тело его чутко внимало чувству, в паху вновь занимался огонь!
Oh, if only there were other men to be with, to fight that sparkling electric Thing outside there, to preserve the tenderness of life, the tenderness of women, and the natural riches of desire.	Эх, если б у него нашлись соратники, чтоб одолеть сверкающее электрическое Чудище, чтоб сохранить нежность жизни, нежность женщин и дарованные природой богатства - чувства.
If only there were men to fight side by side with!	Если б только у него нашлись соратники!
But the men were all outside there, glorying in the Thing, triumphing or being trodden down in the rush of mechanized greed or of greedy mechanism.	Увы, все мужчины там, в мире суеты, они гордятся Чудищем, ликуют, жадные механизмы и механическая жадность сокрушают людей.