Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Они снова отправились в Ле-Плантье за водой, но не спеша и беспечно: теперь это была всего-навсего мера предосторожности, возможно и излишняя.

Благодаря грозе, хорошо напитавшей водой почву, а также запасам в цистерне зеленые в белую полоску тыквы набирали вес в тени собственных листьев, увеличивались в размере кукурузные початки, и было вдоволь вновь зазеленевшей травы с холмов, которая шла на корм кроликам.

Однако пылающее августовское солнце по утрам всходило в совершенно безоблачное небо и буквально пожирало плывущую над растениями легкую утреннюю дымку: к полудню исчезала какая бы то ни было влага и рыхлая почва превращалась под ногами господина Жана в пыль.

Он решил действовать по-другому – выливать каждое утро по два литра воды под корень каждой тыквы, а затем, чтобы замедлить процесс испарения, прикрывать ее всем, чем только можно: лоскутьями джутовой ткани, старой скатертью, простынями, одеялами, газетами, положенными на четыре камня дверями от сарая, развесистыми сосновыми лапами и ветвями каменных дубов. Когда Лу-Папе, наблюдавший из своего укрытия за горбуном, увидел впервые это зрелище, он смеялся до слез – и напрасно, поскольку все то время, пока в цистерне оставалась вода, растения, таким образом защищенные от солнца, продолжали успешно расти.

На десятый день засухи обеспокоенный горбун опять взялся за задачки из тех, что предлагают на экзамене по окончании начальной школы: «Исходя из того, что в одной цистерне еще содержится шесть кубических метров воды и что ее хозяин расходует по два кубических метра каждый второй день, притом что он способен перевозить за день, и так далее».

Он пришел к выводу: для того чтобы продержаться до 26 августа, пришлось бы прибегнуть к совместным усилиям Батистины, Манон и Эме и при этом совершать по семь ходок в день, то есть проводить в дороге половину суток. Поскольку было невозможно требовать от женщин того, что повергло бы в ужас альпийского стрелка, он убедил самого себя, что ожидать такую длительную засуху просто нелепо и, изменив исходные данные, чтобы было легче справиться с задачей, решил, что дождь придет ему на помощь 20 августа. А до тех пор женщины будут сопровождать его только дважды в день, что даст им возможность заниматься домашним хозяйством, поливом и уходом за кроликами. Если же небо откажет ему в дожде, 26-го на помощь придут дровосеки.

Он опять по нескольку раз в день ходил в Ле-Плантье. Уровень воды в цистерне с каждым днем неумолимо снижался, но скоро должен был вернуться Джузеппе.

Однажды утром, он пришел в Ле-Плантье с пустыми бидонами вместе с Эме и Манон, которая сидела верхом на ослице и играла на губной гармошке, и там его ждал приговор Судьбы.

Батистина сидела в пещере на кровати, бледная, растерянная, и молчала. Перед ней стоял мужчина, судя по виду дровосек, отирал ей лоб мокрой тряпкой и о чем-то тихо говорил на пьемонтском диалекте. В углу неподвижно, как статуя, стоял еще один мужчина – великан с всклокоченной бородой – и мял в руках картуз.

Горбун с женой и дочкой встали на пороге, недоумевая. Жан Кадоре не мог взять в толк, о чем говорил дровосек, но Манон, понимавшая по-пьемонтски, бросилась к Батистине и со стоном обняла ее…

Великан вышел, подал знак горбуну следовать за ним и принялся с трудом объяснять.

Джузеппе, высокий красавец-дровосек, умер. В каком-то лесу в Варе, огромный кривой «leccio», с «tronco putrido», о чем никак нельзя было догадаться, упал «nel primo colpo del scure» [30] «Каменный дуб с прогнившим стволом… упал с первого удара топора…» (смесь различных языков: ит., фр., пьемонт.). . Джузеппе отскочил слишком поздно… Одна из ветвей, небольшая, самая верхняя, ударила его по «la nouca de la testa» и «spezzata» крохотные «ossi del collo»… [31] «Ударила его по затылку и разбила косточки на шее».

Пока его везли в больницу, он понял, что умирает, и попросил предупредить жену и отдать ее на попечение его друга – «il moussu gobo» [32] «…горбатого господина». .

А когда Жан Кадоре, не поняв слов дровосека, спросил у него, кто такой этот «господин Гобо», великан, втянув голову в плечи, ткнул в него пальцем…

Манон весь день не покидала Батистину, пока дровосеки помогали ее отцу доставить воду в Розмарины: великан, которого звали Джакомо, взвалил на плечи пятидесятилитровую бочку, а другой, по имени Энцо, – две пятнадцатилитровые бутыли, при этом сожалея, что в его распоряжении нет емкостей большего объема. Сам Жан Кадоре совершил четыре ходки. В последнюю он хотел забрать Батистину в Розмарины. Но она, поводя головой из стороны в сторону, отказалась наотрез. Она не плакала, не говорила, не шевелилась. Изможденная Манон заснула на тюфяке и даже не услышала голос своей старой подруги, когда та к полуночи затянула странную протяжную пьемонтскую песню, которую она, может быть, сочиняла в этот момент и в которой говорилось о смерти и любви.

На другое утро Батистина, словно опомнившись от кратковременного помрачения рассудка, приготовила себе чашку кофе и стала говорить, что поедет сейчас за Джузеппе, потому что его нужно непременно похоронить в углу пещеры, поближе к очагу, чтобы ему не было холодно, у самой скалы, чтобы кто-нибудь, боже упаси, не наступил на него! Затем она вытащила из щели в скале две горсти золотых монет – мол, на оплату поезда до Ле-Мюи и на хорошую повозку, чтобы доставить Джузеппе домой, но дровосеки, которые провели ночь в овчарне, объяснили ей, что «порядочник» сделал все как подобает и покойного Джузеппе привезут на следующий день в церковь в Бастид-Бланш на красивой черной машине, которая сама едет при помощи мотора. Она сразу же пожелала отправиться на последнее свидание с Джузеппе и провела ночь на церковной паперти вместе с обоими его друзьями-дровосеками.

На следующее утро господин Жан, после двух ходок за водой, отправился с семьей на погребение своего друга. Ни слова не говоря, он холодно кивнул Филоксену, Памфилию, Англаду и Казимиру, представляющим на похоронах жителей Бастид-Бланш.

Старый кюре отслужил мессу, превознес покойного, которого ни разу не видел, за отвагу и храбрость и легко отпустил ему все грехи. После краткого погребального обряда на кладбище оба итальянца долго обнимали вдову и отправились на плоскогорья в Ле-Зомбре, где их ждала очередная рубка леса, а семья Кадоре забрала Батистину в Розмарины.

Уголен вернулся из Антиба: под мышками у него было по большому, тщательно перевязанному свертку. В них находились приготовленные Аттилио саженцы, которые могли дать цветы уже на будущий год.

Уголен купил себе красивый картуз в клетку и туфли, скрипевшие при каждом шаге.