Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

Писатель Козлов был родом из далекой и теперь заброшенной деревушки Криницы. Лет десять он жил в Криницах, потом работал в Райцентре, поехал учиться на Узловую и теперь уже жил в Москве. Впрочем, это было указано в его воспоминаниях и отражено в творчестве.

В Москве писатель Козлов женился и усыновил приемного сына гения. Сын действительно был выдающихся способностей, и даже райцентровская газета «Призыв» перепечатала статью из центральной прессы. Статья называлась: «Кто они — Козловы?» В ней говорилось о феноменальных способностях Козлова-младшего, который в четыре года написал первый квинтет, а в семь стал лауреатом конкурса. Мальчик был нелюдим и, как вскользь указывалось в статье, с «характером».

Сейчас сын Козлова учился в консерватории и писал авангардистскую музыку для ударных. В центральной прессе статья называлась «Мальчик и барабан». Мать мальчика, жена Козлова, была поэтессой, Козлов-старший писал пьесы. Здесь, в Райцентре, он написал первую свою пьесу, которая называлась «Криницы» и поведывала о детских годах Козлова, о маленькой степной деревушке и крестьянской жизни среди солончаков. Тридцать лет назад пьеса прошла с огромным успехом, была поставлена во многих театрах страны, но премьера состоялась здесь, в Райцентре, на родине Козлова.

Теперь Козлов стал маститым драматургом, последняя его пьеса тепло встречена критикой и поставлена в музыкально-драматических театрах страны, — драма из жизни американских цыган, острополитический фарс.

Писатель и раньше тяготел к политической драме. На Узловой последние годы шли его пьесы о трагедии эскимосов Аляски и гибели племен африканских пуштунов. Козлов осуждал расовую сегрегацию, апартеид и угнетение народов мира международным капиталом. И вот — настоящий успех. Пьеса в стихах на музыку приемного сына пошла, театр за театром хотели иметь в своем репертуаре драму из жизни американских цыган.

Захотела того и Людмила Петровна Елкина, художественный руководитель райцентровского народного театра, которую в театре дружно называли Палкиной, несмотря на то что ей было сорок.

— Давненько я подбираюсь к Козлову, — сказала Людмила Петровна, прочитав драму и вперив взгляд в Суровикина — артиста народного театра. — Пора ставить земляка…

— Пора, — эхом отозвался Суровикин.

Елкина была женщиной с пронзительным взглядом и длинными худыми ногами, обтянутыми темными чулками. На вопрос, почему она ходит всегда в черном, Елкина обычно отвечала словами чеховской героини:

— Это траур по моей жизни.

Чеховскую героиню она когда-то играла на Узловой в кульпросветучилище, где, кстати, и познакомилась с Козловым. Будущий писатель учился на старших курсах и уже тогда подавал надежды.

Прошло двадцать лет, как Елкина руководит народным театром Райцентра. Обыкновенный кружок ДК «Цементник» получил звание народного театра, при ней к театру стали относиться как к серьезному, творческому коллективу, пошла молодежь, сложился один из самых интересных репертуаров в крае. На репетициях у Елкиной была железная дисциплина, и хотя коллектив был самодеятельным, Елкина была непререкаемым авторитетом, только называть за глаза ее продолжали Палкиной.

Людмила Петровна входила во все общественные организации Райцентра, воспитывающие детей. Летом в пионерских лагерях Елкина бессменно возглавляла комиссию по проверке состояния культмассовой работы, осенью в народном театре начинались репетиции новой пьесы. Она вся была в работе, многие годы возглавляла борьбу с курением у подростков, пьянством у старшеклассников и преступностью среди молодежи. Кроме того, была главной исполнительницей и влиятельным советником у директора ДК «Цементник». Директор слушался ее советов и трепетал при яростных выплесках ее темперамента.

Но личной жизни у Елкиной не было. Был народный театр, ее детище. Театру она отдавалась полностью. «До изнеможения», — говорила Елкина.

Решив «ставить Козлова», она написала ему в Москву письмо, журила за холодность к райцентровскому родному театру. Елкина не надеялась, что Козлов ответит. Но неожиданно пришло письмо из Москвы, завязалась переписка. Оказывается, Козлов все эти годы помнил о Райцентре, «Криницах», о первой своей драме, помнил и учебу с Елкиной… Он — помнил! Он даже написал, что будет летом проездом на Кавказ и может где-то в августе заехать на родину , посетить родные пенаты.

Наутро вся труппа, состоящая из двадцати человек разных профессий, собралась. Стулья были расставлены на сцене полукругом, ровно в десять в черном вошла Елкина и тихо произнесла:

— К нам едет Козлов… Сам… Со своей супругой, поэтессой, и вундеркиндом сыном. На сегодня у нас апрель. К августу, кровь из носу, но мы должны поставить Козлова.

И постановка музыкального трагифарса из жизни американских цыган началась. В тот же день были распределены роли и прочитана пьеса, через месяц были разучены сложные цыганские партии вокала, через два вышли на сцену, в июле состоялся черновой прогон. Елкина подключила директора ДК, и вместе они выбили на цементном заводе деньги для декораций и костюмов.

Последние годы все сказки игрались в декорации «Кота в сапогах», а серьезные вещи — в декорации «Любови Яровой». Теперь готовилась полностью — оригинальная постановка.

Елкина предчувствовала триумф. Для нее были заказаны невероятные американские цыганские наряды лучшим портнихам Райцентра. Она исполняла главную роль цыганки, трагически погибающей от руки любимого ею цыгана, оказавшегося подосланным убийцей. Подосланного убийцу репетировал Суровикин. В конце пьесы во время исполнения цыганкой одной из самых лучших своих песен Суровикин-цыган стрелял из револьвера в Елкину-цыганку и потом с горя травился сам. И стрелял, и травился, да и вообще играл Суровикин неважно, но другого Елкина в этой роли не видела. Суровикин был ее слабостью. У них была «духовная близость». Суровикин писал стихи, когда-то печатался в местной газете «Призыв», но потом нигде не печатался и утверждал, что не хотел этого. Писал для себя, читал вслух одной только Елкиной. И получал от нее приговор, безоговорочный и определенный.

Суровикин был огромного роста — под два метра и весом около семи пудов. Стихи у него были такие же, как и он, — большие, добрые и скучные.

Елкина в свою очередь поддерживала в Суровикине творческий огонь, уговаривая его продолжать писать, и он соглашался с ней, что жить просто так, как жили многие жители Райцентра, неинтересно, скучно и преступно.

Часто после репетиций, который год, он провожал Людмилу Петровну домой. После служения музам они шли устало, молча, наслаждаясь тишиной и друг другом. «Наслаждаясь платонически», — думала с затаенной тоской Елкина, все реже поглядывая украдкой на Суровикина.