Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

А ему было с ней хорошо. Елкина представлялась ему женщиной с биографией, интересной, начитанной, необычной настолько, что… Он даже и не допускал мысли, что до нее можно было дотронуться рукой… Как к женщине. Таким уж был он, Суровикин, двухметровый мужчина, работавший в цехе, где обжигали цемент в длинных трубах, он сочинял в прокаленном воздухе стихи и украдкой бегал записывать их в бытовку, чтобы потом ей читать, получать одобрение или, упаси господи, разносы.

Провожая Елкину домой после репетиции на окраину Райцентра, где не было даже фонарей, они говорили о верлибре, Верхарне, и слова эти непривычно звучали среди гремящих цепей, вылезающих из будок волкодавов, хриплого лая и встревоженного кудахтанья в курятниках. Когда они сворачивали с асфальта и шли к домику, где жила с мамой Людмила Петровна, она обыкновенно просила отвернуться Суровикина, быстро снимала туфли на шпильках, чулки и шла по земле босиком.

— По-простому, — говорила Елкина, считая себя и Суровикина натурами сложными и утонченными.

Работа над спектаклем близилась к завершению. Билеты на премьеру частью были проданы, частью распределены на цементном заводе через местком, остальные, как обычно, отвезли в Н-скую часть, расположенную неподалеку от Райцентра, в солончаках. ДК, театр, коллектив «Цементника» — все ожидали премьеры.

И она состоялась. Драматург с супругой и вундеркиндом сыном прибыли, заняли почетные видные места в ложе, проходы были забиты студентами местных техникумов и студентами мед- и педучилищ.

Триумф! Елкина в финале потрясающе пела, зал, затаив дыхание, с ненавистью следил за неотвратимо поднимающейся рукой Суровикина-убийцы. Зал ахнул, когда жизнь Елкиной-цыганки оборвалась и она рухнула на руки ничего не понимающей американской толпы, а вместе с ней рухнули и все надежды на освобождение американских цыган. Потом Суровикин неважно травился, и все, покашливая, ждали, когда его, такого большого, уволокут со сцены полицейские. Занавес упал, зал взорвался аплодисментами, солдаты кричали «браво», артисты просили на сцену автора, и он взбежал на нее привычно, по-деловому.

Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком, это был моложавый крепыш невысокого роста с лемурьими окружностями вокруг глаз. Серое лицо и маленькие усики под висловатым носом, внешняя бодрость и затаенная злость увеличивали это сходство. Дело в том, что Козлову еще и раньше намекали, что он похож на одно историческое лицо. Теперь, глядя на своего кумира, Людмила Петровна отметила, что, обучаясь на Узловой вместе с будущей знаменитостью… студенты оказались правы, когда утверждали, что он похож на Адольфа Гитлера. Только тогда он был похож на Адольфа времен вступления на пост канцлера, а теперь, спустя тридцать лет, походил на Гитлера, вопрошающего, в бункере, перед крахом: «Где армия Венка? Где армия Венка?»

После премьеры долго сидели в гримерных, Козлов, жена, поэтесса, и гений сын. Сидели в гримерной Людмилы Петровны, на диване. В коридоре стояли артисты театра, затаив дыхание, ловили каждое слово, доносящееся из гримерной. На каждую улыбку там громко смеялись здесь. Сын гений жевал резинку, рассматривал толпящихся и поминутно выглядывал в окошко, покручивая ключи от машины. От самой Москвы он сидел за рулем, и в свои восемнадцать лет был переполнен чувством собственной значимости.

Людмила Петровна отметила про себя, что свою незаурядность сын проявлял странным образом. Он невпопад отвечал на вопросы, не слушал ответы на свои, время от времени подергивался, словно прислушиваясь к чему-то. «Сочиняет», — подумала Людмила Петровна, глядя на сына боковым зрением. Все прошло, слава богу, как она и задумывала: ОН рядом и впереди целый день на природе. Спектакль специально играли утром, чтобы затем поехать в Криницы, на родину писателя-земляка. Там же должен был состояться и банкет на берегу степного пруда, возле деревеньки, откуда был родом Козлов. Это был сюрприз ему и его семейству.

До Криниц было километров пятьдесят, Козлов сказал, что он поедет на своей машине, и когда сын подкатил эту машину к служебному входу — театральный народ ахнул от удивления. Машина была заграничная, большая, белая, похожая на птицу.

— Прошу! — сказал Козлов.

Сын во всем красном сидел за рулем. Людмила Петровна, украдкой наблюдая за ним, отметила, что он еще ни разу не улыбнулся. Сын продолжал жевать и слегка подергиваться, глядя поверх голов.

Машина была забита амуницией для отдыха, но места было столько, что уместились восемь человек.

Ехали все эти пятьдесят километров по грунтовке на огромной скорости, обсуждая спектакль, драму из жизни американских цыган. Машина оказалась тоже американская, так сказал сын, жуя жвачку и разгоняя мелодичной сиреной гусей и кур в пролетающих мимо деревеньках.

Слушая Козлова и глядя на его жену, присматриваясь к обивке и заграничным надписям внутри, Людмила Петровна впервые в жизни подумала, что за трагедии из жизни, где диктовал условия «мир чистогана», писатель-земляк, по-видимому, неплохо получал в рублях.

Приехали в Криницы. Несколько дворов на пригорке с заколоченными ставнями, ни души вокруг, ни звука и бесчисленное количество норок сусликов, словно проевших этот пригорок.

Вышли из большой белой машины. За полдень, внизу, метрах в двухстах, в камышах, ютился маленький прудок, на обрывистом берегу которого и ждал сюрприз. Козлов, отдавшись щемящему чувству былого, пошел прикладываться щеками к истлевшим торцам заброшенных домов, сын достал из багажника ведро, спустился пониже к почерневшему срубу знаменитого криницкого колодца, неоднократно отраженного писателем в драмах, набрал воды и залил ее в радиатор. Вскоре Козлов сам спустился к знаменитому колодцу, тем же ведром вытащил воды, налил всем в кружки и предложил испить этого чуда . Тут как бы случайно Людмила Петровна пригласила Козлова прогуляться к пруду, и когда вышли из зарослей камыша на берег — как раз открылся сюрприз! На берегу пруда был врыт в землю стол, свежеоструганные доски весело пахли, на столе была расставлена неискусная колхозная снедь, водка и граненые стаканы.

Все было готово. Обо всем договорился директор ДК с директором колхоза. Еще утром колхозники бросили сетку, и сейчас возле стола, врытого чуть в стороне, в камышах стояли два ведра зеркальных карпов. Кроме того, колхозники прирезали баранчика и, разделав тушку, ушли восвояси.

Мысль провести банкетик на родине Козлова, в заброшенных Криницах, принадлежала конечно же Людмиле Петровне Елкиной. Приглашены были избранные. В их число попали сподвижники Елкиной, артисты народного театра и директор. Среди них учитель географии Мирошник. Он ехал вместе со всеми в машине, молчал, поблескивал стеклами, зажатый в угол внушительной женой Козлова. Кроме Елкиной, Суровикина и директора в избранные попали еще завхоз ДК Нилыч; ведущий герой-любовник в прошлом, шофер Хохлов, а теперь на вторых ролях из-за пристрастия к зеленому змию.