Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

А я все ждала Вас. Прошла в глубину фойе, стала перед застекленными дверями и ждала. Я знала, что Вы обязательно появитесь. И Вы появились. Уже не в темных очках и клетчатой кепочке, а свежий, бодрый, поглядывающий по сторонам, с волосами, словно прилизанными большим шершавым языком. Я стояла так близко от Вас, что даже впервые увидела на голове едва заметные залысинки. И знаете, с содроганием в ту же самую секунду подумала, что и они Вам идут! Вам все идет! Все! Наверно, таким и должен быть гениальный актер. С его лицом можно что угодно делать. Как, впрочем, и с ним самим. Вот, к примеру, одежда. Сколько я ни видела на Вас кепочек, шарфиков, пиджачков… И все Вам идет. И Ваше кожаное зеленое пальто, в котором Вы ходите осенью и весной, идет. И ковбойская шляпа со значками идет. И маленькая шляпка с пером в комплекте с шортами и сапогами со шпорами идет! Это из телепередачи, где Вы были испанским грандом. И даже когда в этой смешной комедии Вы блестяще играли острохарактерную роль и проезжали перед агентами иностранной разведки в платье с рюшами, на детском велосипедике — Вы были неповторимы! Пишу бестолково, но Вы поняли, о чем я… Переписывать, к сожалению, уже нет времени.

Я о том, как стояла вчера за стеклом, а Вы в бархатном пиджаке возвышались над всеми горою и говорили с какими-то приглашенными пожилыми стариком и старухой. Какой Вы все-таки! Высокий, статный, седеющие волосы ниспадали Вам на высокий, белый, как мрамор, лоб, на глаза. И Вы изящно, растопырив средний и безымянный пальцы, отбрасывали их назад. И они обрушивались сверкающей гривой на затылок. Снопом искр низвергались на затылок! Вы склонялись, сгибались над руками старухи и целовали ей пальцы. Как это было красиво, Владлен Никитич. Вы что-то говорили им, и я могла только догадываться что. Я опять стояла за стеклом, как много-много раз раньше, и опять ловила по губам каждое Ваше слово. Вы что-то говорили о сотом спектакле, о том, что это уже не премьера, а может, я ошиблась, и Вы говорили совсем другое. Я же стояла за стеклом… Ах, Владлен Никитич, Владлен Никитич! Я больше не увижу Вас. Я уезжаю. Жунжыгдэ — это за полярным кругом. Я всех спрашиваю: есть ли там телевизор? Никто не знает. Наверно, есть. Ну, радио уж точно, радио сейчас есть везде. Там хорошо платят. Куплю транзистор, буду слушать Вас. См. на часы. Прошло еще пять минут.

Как оно чертовски летит, это время! До такси осталось тридцать пять минут. Нинки нет. Она ушла вниз, к нашим мужчинам. С просьбой стащить вниз вещи, на вахту. Оказывается, у меня столько книг, столько книг! Ужас! Мы эти книги паковали-паковали. Сначала с Ариком, потом с Нинкой перевязывали, чтобы получилось меньше мест. Не получилось. Девять мест, и хоть ты тресни! И вот уже приехал с вокзала Арик, привез билет. Все. Мысленно прощаюсь с Вами. Четверо суток на поезде, потом на пароходе двое. Ну, шут с ним, с этим бытом! Не хочу ни о чем думать, кроме Вас. Потому что думать о Вас для меня значит писать Вам, говорить с Вами, советоваться, ругать, корить. Все. В последний раз я стояла вчера перед чертой в арке. И не переступила. Нет, не переступила. Победила себя. Потому что никогда не прощу себе, что я тогда натворила с Вашей женой, как я на нее посмотрела! Она все поняла! Она так испуганно глянула и заспешила в театр, наверно, подумала, что с Вами что-нибудь случилось. Мне до сих пор стыдно вспоминать, но я еще раз хочу попросить у нее прощения, потому что прощения этому нет.

Вспоминаю, как дарили Вам вчера цветы, и меня душит смех. И грустно, и смешно, и больно. Чертовски обидно. Столько готовиться к сотому сп-лю, специально подгадать свой отъезд, все обдумать и прикинуть — и опоздать из-за какого-то паршивого кросса. И цветы я Вам подарила вчера паршивые… Плохие-плохие цветы, ничего не говорите! И Вы правильно сделали, что отдали их Вашей партнерше. Только на сцене, когда увидела их около Вас, я поняла, что это не цветы, а… И знаете, о чем я еще подумала? В месяц у Вас примерно по четыре «Стойких рыцаря» и по два «Гнусных лекаря». И это все главные роли. Как написано в программке «Гнусного» — моноспектакль. Куда же Вы деваете все те цветы, что Вам дарят? Может быть, Вы раздаете их? Или дарите другим женщинам. Я — Вам, а Вы — другой? Я этого боюсь больше всего. Мне чертовски хотелось бы побывать у Вас дома. Посмотреть, куда Вы поставили чайные розы этой ненормальной, которая ненавидит меня как скаженная. Она, кстати, вчера опять обхаживала меня в антрактах, что-то шептала, проходя мимо, зыркала, даже грозила. А меня душил смех. Ну и что она хотела сказать тем, что подарила Вам кучу дорогих чайных роз, а в середину воткнула одну черную? Это все значит, что она в трауре и непонимании? Но это же так… Хоть криком кричи. А уж когда их вынес этот ее дружок с отваливающимся кончиком ремешка… Вынес с таким полуоборотом в зал: мол, смотрите, что я несу. И Вы тоже, артист, как бы невзначай повернули букет в зал, чтобы была видна черная роза среди чайных. И зал, заметив это, затаился… А потом ахнул, когда в самую выгодную секунду она бросила к Вашим ногам, сверху, со второго яруса, много-много черных лепестков. И они обсыпали Вас с ног до головы. Фу, как это было… Только не обижайтесь на меня, но для сотого сп-ля это все было так многозначительно. Это было похоже на дешевый концерт перед консерваторией после премьеры симфонии.

У нас на Украине, там, где я жила раньше и где живут сейчас мои пенсионеры-родители, в городке, по вечерам на летней площадке за высоким забором крутили всякие очень хорошие фильмы. А после них часто случались драки. И это было так же ужасно, потому что после умного грустного фильма смотреть на расквашенные лица ничего не понявших людей так же пошло, как после шедевра смотреть: на Вас, прицеливаясь сверху, кидают жменями лепестки из полиэтиленового мешочка. А в цветах, в гуще, мужские духи. И Вы даже не скрываете этого, а специально показываете. Зачем? Зачем Вы все это устроили? Ведь я это вчера открыла для себя, что поздравления и подношения вам проходят строго по сценарию… Неужели Вами же и составленному? Как мы составляем конспект трудного урока, так и здесь. Все выходили по очереди, подносили, а Вы кланялись, сгибались пополам и брали охапку за охапкой. Ровно в сотый раз. Но мои примороженные нарциссы Вы отдали не задумываясь партнерше. Вы хоть помните эти нарциссы? Их выносил такой маленький черненький крепыш. Это Арик. Он еще, когда спускался со сцены, чуть не упал. Помните? Или уже нет? Он неуклюжий, занимается борьбой и от этого немного корявый. А потому он чертовски растерялся, когда вышел на сцену. Он наивный и хороший мальчик и на два года младше меня. Я никак не могу привыкнуть, что когда я училась в десятом классе, он учился в восьмом. Но он хорошо ко мне относится, а это уже немало в этой не простой жизни. И Вы не бойтесь, он не тронет Вас. Он обещал. Несколько раз.