Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

Директор школы, Иван Иванович, преемник отца Сапончика, вызвал его, поведал эту банальную интрижку, пообещал, что все утрясет, но то ли нервы у Сапончика были на пределе, то ли весенний авитаминоз подействовал, да еще Люда с ее замужеством, сын Коля, который жил у ее родителей… Все вместе вдруг как-то само по себе подвело черту.

Да еще в начале июня в области были соревнования по авиамоделированию, и ни в одной дисциплине — ни в полете планера на резиномоторе, ни в «летающем крыле», ни в классе «воздушный бой» — ребята не завоевали ни одного приза. Как только Сапончик приехал с соревнований — опять был звонок. Кому-то не терпелось, кто-то сводил счеты или выслуживался.

Сапончик пришел к директору и положил на стол заявление. Он решил уйти. Уехать. Как-никак тридцать лет. Семьи нет. Работы нет. Ничего нет. Иван Иваныч положил заявление в стол, посоветовал поступать в педагогический, но Сапончик все-таки поехал в университет, хотя в педагогический от школы могли дать направление. Попала, как говорится, «шлея под хвост». И вот вернулся несолоно хлебавши.

Сапончик смотрел на убегающего счастливого Мыльникова. Если бы он знал, Мыльников, сколько за эти семь дней передумал Сапончик. На вокзале в Ленинграде ночью, в тамбурах поездов, и туда, и обратно. Ах, Мыльников, Мыльников, пчелиная твоя трудовая душа… Будет ведь из тебя толк, Васек! Да ты еще и не знаешь, Мыльников, что Виктор Николаевич приготовил для тебя, именно для тебя и таких, как ты. Дело в том, что Сапончик в пору блужданий по Ленинграду набрел на букинистический магазинчик и раскопал в журнале подробную схему очень интересной штуки! Может быть, в том самом маленьком магазинчике, когда он увидел эту схему, когда представил, вообразил, пришло и окончательно утвердилось решение вернуться назад.

Часто в Ленинграде он вспоминал их прощальный разговор с директором. Вспоминал, как Иван Иванович прямо-таки взвился, когда Сапончик сказал о Кузнецове, что это обыкновенная подлость, на которую не следовало бы ему, директору, и внимания обращать, потому что каждому в школе понятно, что он, Сапончик, поступил честно, как велит долг наставника и совесть гражданина. Директор плотно прикрыл в кабинете дверь, подошел вплотную и буквально заорал. О том, что не надо размахивать жупелом честности, прикидываться непонятым и обиженным проще простого, ловить Кузнецова на приписках дело не большого ума, а вот затащить его в авиамодельный кружок, заинтересовать — дело всей его, Виктора Николаевича, жизни, и еще о том, что он, на правах близкого друга отца, скажет ему, скажет, что пора разобраться с личной жизнью. И, наконец, реально оценивать собственные возможности, поступать заочно в педагогический, не рваться на части, не метаться, не придумывать себе трагедий…

Кричал, что дел в Райцентре столько, что и за одну жизнь Виктора Николаевича переделать не хватит… И вообще… Он, Иван Иванович, честно говоря, разочаровался в Сапончике. Это было сказано уже спокойно, тихо, вскользь. Раньше Иван Иваныч видел в нем, Викторе Николаевиче, своего преемника, думал, что, как сын настоящего российского интеллигента, Сапончик пойдет по стопам отца, и были (он сказал «были», и это потрясло Сапончика больше всего) для того все данные, а теперь, что теперь? Куда ушли все его таланты? Откуда возникла озлобленность, нетерпимость? Что это за твердолобость — десятый раз или какой там? — поступать в университет? И только потому, что его заканчивал когда-то отец? И только поэтому? Словом, после разговора с Иван Иванычем Сапончику не только оставаться в Райцентре — жить не хотелось. Директор так пробрал Сапончика, что тот не выдержал и сказал, что был у него один человек в Райцентре, и того он потерял! И тогда Иван Иваныч открыл дверь кабинета настежь, тихо сказал: «До свидания. Езжайте на все четыре стороны. Место за вами я держу до конца отпуска за свой счет: четырнадцать дней ровно. И не думайте, что вы незаменимый. Незаменимых теперь нет! Во всяком случае вы — заменимый!»

Сапончик успел глянуть ему в глаза. Но в ответ увидел спокойный и добрый взгляд. Даже в минуты гнева Иван Иваныч любил его, Сапончика.

Этим он напоминал отца. У них было врожденное чувство справедливости. И тот и другой учительствовали еще до войны, потом воевали, Иван Иваныч был в плену, и после войны отец, став директором школы, которой фактически не существовало, которую надо было построить, разыскал Иван Иваныча и помог с устройством на работу. И тот приехал. Последние годы был завучем, после смерти отца стал директором. Кроме мамы, которая жила после женитьбы Сапончика отдельно, Иван Иваныч был единственный родной в Райцентре человек. Был еще сын, была жена. Бывшая. Но ее родители приложили неимоверные усилия, чтобы не только забрать сына, но и внушить ребенку, что отец его — потерянный, странный, слишком странный человек, что мать Коли, жена Сапончика, страдает безмерно, папа мучит ее, рано или поздно он начнет мучить и его, Колю. Сыну было уже семь лет. В этом году он должен был пойти в школу. В школу, где работал Сапончик.

Закончив уборку двора, Сапончик заглянул в катух. Так называла с отвращением Люда, жена, его лабораторию. Действительно, раньше в этом сарайчике родители держали свиней, потом была столярная мастерская отца, теперь — лаборатория Сапончика. Здесь стоял маленький токарный станок, списанный и выброшенный из школьной мастерской и отремонтированный своими руками. Под потолком висели копии марок военных самолетов. Поначалу он клеил и собирал их сам. По чертежам из журнала «Техника — молодежи». Потом, когда еще был жив отец, стал срисовывать, вырезать и склеивать в различном масштабе другие военные самолеты. Немецкие, английские, американские. Позже всерьез увлекся авиамоделированием, стал заказывать по почте чертежи, двигатели. Посылки получал наложенным платежом, деньги, естественно, платил свои. Люда, жена, терпела все это недолго. До тех пор пока не стало ясно, что все, чем занимается ее муж, для нее не имеет смысла.

Сапончик привык с детства, что любые его желания и даже прихоти поддерживались и отцом и матерью, любые его фантазии и увлечения находили отклик. Он и не представлял себе, что может быть иначе. И когда однажды увидел на лаборатории замок величиной с голову — удивился, но не поверил.

Целый день просил открыть дверь. В конце концов примостился на стуле и стал вырезать пропеллер из какого-то бруска дерева. И вот этот самый пропеллер добил женушку. Терпение лопнуло. Тогда она ушла первый раз к своим родителям вместе с сыном.

Странное дело, Сапончик испытал несказанное удовлетворение. Он за эти дня четыре, пока ее не было и пока она не зашла за какими-то своими вещами (зашла-то как раз посмотреть, как он без нее), Сапончик сделал столько, сколько не делал за год. Он творил, он воспрянул духом. День и ночь работал токарный станок, горел свет. Спал к тому времени Сапончик уже здесь, в лаборатории. Он впервые собирал радиоуправляемую модель.