Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

И не понимал, о чем это она говорит, стоя в проеме двери в катух, он не понимал, что мешает ей жить здесь, заниматься хозяйством, заниматься, в конце концов, чем-нибудь своим… Что мешает ей жить вместе с ним? Дом прекрасный, сад, постройки все новые. Это что касается хозяйства. Так или иначе, хозяйство ведет он, работает, не пьет. Полный дом книг, мама, в конце концов, ушла, оставила их жить одних. Опять же по просьбе жены, ее родственников. Ушла из дома, в котором прожила всю жизнь, ушла, почувствовала, что ее присутствие мешает невестке быть хозяйкой в доме. Мама жила у сестры, одинокой женщины.

Может быть, тогда и сделал ошибку Сапончик? Надо было настоять на том, чтобы мама жила здесь. Надо было дать почувствовать ей, что хозяин он, Сапончик, дать почувствовать мужскую руку. Но как же это? Зачем? Давать чувствовать грубую силу, власть? Не умеет он, Сапончик, всего этого. Не воспитали его так. Со стороны отца к маме было только уважение, понимание. Дома никто и никогда не повышал голоса. Почему же он должен давить Люду, топтать ее мнение на глазах у сына. Когда был жив отец, мешало то, что он вечно молчит. После смерти стала мешать и мама, ушла мама, и он, оказывается, стал не таким, каким всегда казался.

Ночами Люда рыдала, Сапончик вставал и, ничего не понимая, успокаивал ее. Но она не находила себе места. Все было не так. Ну, буквально все. И взгляд его, и жест, и уже шел разговор не о его увлечениях, лаборатории. Вопрос ставился ребром: зачем они вместе? Что их связывает? Зачем они вообще живут на свете? Какая у них цель? Какая у него цель? И вот, оказывается, она уже давным-давно все поняла. Он никчемный серенький человечек. Он неинтересный, он не обладает ни одним качеством настоящего современного мужчины. Он, Сапончик, оказывается, обладал одними только приставками «не». Она не могла понять: разлюбила его или, наоборот (надо же быть честными до конца!), может быть, никогда и не любила?! Из этого мгновенно следовал вывод, что и он тоже никогда, не любил ее. Ну, просто учились в одном классе, присмотрелись друг к другу, возникла даже какая-то обязанность перед родителями, мол, когда же? А что «когда»?! Зачем было спешить?! И что теперь делать с ребенком? (Она знала, знала, что будет у нее так в жизни!) Она насмотрелась на своих разведенных старших сестер, она не хотела! И вот, пожалуйста, все-таки случилось, случилось!.. И дальше опять следовали слезы, рыдания, потом вдруг наступал откат: она во всем начинала винить только себя, считать, что и ему, и себе, и сыну жизнь портит она, и только она. Портит своим несносным характером, своими претензиями… Но самое главное, что повергало ее в смятение, это когда она после очередной бурной ночи выходила во двор, — он, оказывается, уже все приготовил, и сыну, и ей завтрак, и уже сидел в своей лаборатории, в своем катухе, и что-то, мурлыча под нос, мастерил. Как?! И все?! Получается, что не было всех ее мук, страданий, терзаний?! Не было ночных поисков смысла жизни?! То есть он вот запросто так встал, все приготовил и опять сидит?! И даже что-то там мурлычет, оттого что у него, оказывается, все получается. А что у него получается?! Что он из себя представляет?! Какой такой он открыл закон, чтобы чувствовать себя спокойно и уверенно?! Нет, она ничего не понимает. Ни-че-го! Она знает только одно: он — рыба, он не имеет ни на что собственного мнения, он — ничтожество. Обыкновенный сын обыкновенного районного директора школы. И если отец был талантливым организатором и прекрасным педагогом, этот — дырка от бублика!

Вскоре Люда ушла во второй раз. Со скандалом, с криками, со сценами, изображающими специально для сына муки угробленной ее и его жизни. И как только она ушла, опять Сапончик работал с удовольствием, во дворе не выводились ребята, всем было дело, работа спорилась. И главное, что Сапончик был по-настоящему счастлив. То есть он вдруг открыл это для себя самого: как хорошо-то, когда ее нет рядом.

После второго раза был третий, четвертый, и продолжалось бы бесконечно, если б наконец кто-то там у нее не появился. Узнал он об этом только после того, как она подала на развод. Иск отклонили, она подала через четыре месяца опять, хотя, как выяснилось, к тому времени тот, который появился, уже успел исчезнуть. Для такого городка, как Райцентр, подобное — настоящая драма. Сапончик стал мишенью, в которую так или иначе метили попасть.

Сапончик стал посмешищем на улице Народной. По причине того, что жена его, Люда, не слишком заботилась о морали и продолжала, как говорили на местном диалекте, «давать дрозда». Все эти два года, пока Люда «хороводилась», Сапончик каждый вечер торчал у калитки ее родителей. Пытался что-то изменить. Но теща спускала на него собак, и те, выбегая, кидались к нему. Играть.

Дело в том, что собаки Сапончика любили. Все без исключения. Даже самые злые и те смолкали при виде Сапончика, опускали глаза, проходили мимо, как бы стыдясь своей свирепости. В чем дело, никто не знал, но водилось это за ним с детства. То ли он знал подход, а может, попросту не боялся и шел с такой открытой душой к собаке, что та теряла весь свой собачий характер. Бабки на Народной шептались: мол, заговоренный. Не может, в самом деле, он запросто так кататься по траве с тремя тещиными волкодавами. Собаки скулят, лижутся, Сапончик становится на колени, что-то им бормочет. И так каждый раз.

Однажды Сапончик ждал Люду, караулил и субботу, и воскресенье. Просто стоял на перекрестке и ждал. Вверх и вниз по улице у палисадников сидели старухи, смотрели на него и тоже вместе с ним ждали, чем все это кончится. Не дождались. Наступила ночь, соседи разошлись по домам, а Сапончик сел на скамейку возле ее дома. Вскоре из калитки выскочила теща и молча вытащила из-под него накладную доску от скамейки. Теперь и сидеть было негде. Постоял он, постоял и лег в траву. А вскоре и заснул. Под утро прикатила Люда на «газике». Увидев его, пнула ногой, сказала кому-то:

— А это наш местный Кулибин, хочешь познакомлю?

Сапончик лежал с закрытыми глазами, в лебеде. По щеке его ползла божья коровка. Он проснулся. Он все слышал, молчал, запрокинув за голову руки. Потом они смачно прощались, целуясь со вздохами и причитаниями. Наконец «он» укатил.

Люда подошла к Сапончику, постояла, смахнула со щеки божью коровку, зевнула, наклонилась, глянула время на его ручных часах и ушла досыпать упущенное.

Он открыл глаза и смотрел в предрассветное небо, следил за тем, как одна за другой исчезают звезды. И больше уже никогда не искал встречи с ней. Сидел дома, работал, несколько раз в неделю ходил в школу, готовил в физкабинете опыты, опять шел домой. Что-то и как-то ел в столовых, спешил на занятия в авиамодельный кружок. То, что не успевали сделать в кружке, доделывали здесь. Если кружок был закрыт, Сапончик шел в школу — он, не задумываясь, оставлял ключи кому-нибудь из ребят.