Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

Васюха опустил голову и стал смотреть на землю. Он увидел размытую водой канаву. Как теперь папка проедет здесь на мотоцикле? Надо будет засыпать. Дальше к пасеке промоина становится глубже и четче. Васюха увидел, как по этой промоине ночью тащило и крутило, листья, щепки, палочки. Вода, что текла здесь, была холодна и безжалостна, как в половодье Медведица-река, что течет возле их дома. Вот в канаве лежит мертвая пчелка. Как она попала сюда? Ее унесло, и она не смогла выбраться. Ее сбило в воздухе каплей, когда она была послана на разведку: не кончился ли дождь? Крылья намокли, она упала, ползла, перелезая с травинки на травинку, выползла на эту дорогу, упала в этот ерек с обрыва, и ее понесло. В другую сторону от пасеки. И еще в воде пчелка, наверно, двигала лапками, замерзая. Не двигаться она не умела. Она не могла лежать, как папка, всю зиму напролет. И вот она лежит. Совсем как та собака, которую прибило к берегу.

Васюха вспомнил, что случилось с соседской собакой этой весной. Лед в марте пошел внезапно. Сразу за час вся река лопнула и рассеклась на части, и собака, оказавшаяся на льду, заметалась от одного берега к другому. Ей бы побежать к тому берегу, туда она, может быть, еще успела. Но она рвалась сюда, к дому, металась вдоль полыньи, скользя по кромке грязного льда, воя от ужаса. А ее уносило дальше и дальше за поворот. И тогда собака прыгнула и поплыла. С берега было видать, как она пыталась забраться на переворачивающуюся льдину, потом она исчезла и появилась опять. Наконец ее накрыло огромной льдиной, далеко, бесшумно… И Васюха не выдержал, заплакал.

Взрослые, что стояли рядом, молча разошлись, и только сосед, в сердцах сплюнувший себе под ноги и прячущий глаза, сказал зло и внятно:

— Все. Кранты. Дур-р-р-ра!

Сейчас Васюха, забыв про ведро, которое стояло уже в нескольких метрах от него, шел, разглядывая промоину, смотрел, как она все углублялась, расширялась, как к ней то слева, то справа подходили притоки, она становилась полноводнее и, набрав мощь, все круче опускалась к ереку, где он только что брал для поилки и супчика воду… Васюха медленно брел вдоль, осторожно наступая желтыми сапожками, метр за метром открывая для себя что-то новое и неожиданное. В одном месте промоина, превратившаяся уже в настоящий поток, который с трудом можно было бы перепрыгнуть с разбега, была разрушена. Но не водой.

Васюха присел, внимательно разглядывая, что это такое, и вдруг понял: это человеческий след. Кто-то прыгал через ерек. Прыгал совсем недавно…

Васюха родился и жил в Райцентре. И слышал от взрослых, что значит встретить за пятьдесят километров от жилья след человека, который вышел из лесопосадки в дождь, может быть, ночью… Вот он оттолкнулся и перепрыгнул через ерек. Куда же он шел? К ульям? Зачем? Почему он не пошел к будке, к людям?

Васюха повел взглядом вслед, потом вдруг что-то почувствовал, повернулся, поднял голову и посмотрел туда, где еще стояло ведро, вдоль канавы, откуда он спускался. И увидел глаза. В двух-трех метрах, сквозь закрученный валом бурелом, из лесопосадки, на него смотрели не моргая два глаза.

Васюха одеревенел. Глаза не мигая смотрели на него. Страх обрушился на Васюху, ударил, прижал свинцовыми ногами к земле. Он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой… Стоял, уставившись в эти глаза, стоял мгновение, еще одно, еще… Гудели пчелы, пролетая по своей медовой дороге. Где-то совсем рядом, за поворотом дороги, там, где Гришка готовил суп, где он должен был сейчас разводить примус, чистить картошку, промывать рис, поджаривать лук, где-то там, бесконечно далеко, тявкнула какая-то собака. И только спустя мгновение Васюха понял, что это Альфа. Еще раз тявкнула… Верно, от голода.

Васюха стоял. Вдруг бурелом зашевелился, и появившаяся откуда-то снизу опухшая рука с желтым ногтем на конце ткнулась пониже глаз. И здесь неожиданно для себя Васюха увидел опухшие губы, рот, всего человека. Он пошевелился за буреломом и очертил свой силуэт. Он сидел. На корточках. В лесопосадке. Сначала Васюхе показалось, это совсем даже не человек, а какой-то чертик, что ли. Ну не может же быть такого роста человек. Потом уже, в следующее мгновение, пришло сознание, что он там, за этим буреломом, просто-напросто сидит. На корточках. И тычет рукой, пальцем себе в рот. Еще раз тыкнул, еще. Что? Что он хочет от него? Безмолвие, тишина, пчелы, Гришка далеко и не успеет, а он там, за буреломом, что-то… просит, что ли? Что ему надо от него, от Васюхи? Что?

Человек осклабился и захрипел. Как будто что-то сказал. И тут Васюха понял. Он просил курить. И только потом ожгло сознание: здесь одному против него стоять нельзя, потому что… Нельзя, и все… Страх, страх, страх захлестнул его! В животе, в голове, в руках, в ногах вдруг стало холодно-холодно, но почему-то он смотрел и смотрел в эти глаза, крупные, светлые, под узким лбом и черными волосами, постриженными слишком коротким ежиком для вольного.

И только спустя несколько секунд, которые показались Васюхе целым днем, он понял, что это тот самый зек, которого ловят месяц по всей области, он вдруг с недетской интуицией уловил, что это тот самый , и заорал, истошно, не по-детски, прямо в упор этим глазам, заорал зверино, жутко, топая на месте желтыми сапожками, заорал так громко, что когда услышал свой голос, сам испугался его. Но никуда не бежал, а стоял и кричал от страха, поднимая голову выше, задирая ее совсем как Альфа, когда та шарахается от Гришки, тараща кровяной зрачок.

Человек метнулся назад, перекинувшись в воздухе, как подстреленный заяц. Полез, хромая, судорожными рывками в посадку, рвал на себя опухшими пятернями траву, ветки. Еще секунду Васюха видел его спину, грязную, сутулую, успел почувствовать, что спасен, что ему уже ничего не грозит, потому что «он» испугался чего-то еще больше, чем Васюха. И это было еще страшнее: чего можно было испугаться в Васюхе? Если его не боятся даже петух со свиньей.

Гришка бежал на крик с ружьем наперевес, вставив на ходу в стволы сразу два жакана. Он решил, что это та самая лиса, и теперь ей не уйти, потому как теперь он, Гришка, не имеет права промазать, все равно он не уедет этим летом отсюда просто так, он обязательно сделает чучело. И толкнет его за пятьсот рублей.

Гришка бежал, подскальзываясь на дороге, бежал азартно, чувствуя, что, судя по голосу братца, впереди его ждет крупный куш. И он не ошибся.

Он ворвался в посадку, туда, куда ему махнул рукой бледный, орущий Васюха, полез, ломая, круша на своем пути все и вся, но, влезая дальше и дальше, успел крикнуть в азарте погони:

— Примус! Открути! Давление выпусти!

Лез, ломился, яростно откидывая мешающие ветки и стебли травы назад, на ходу взвел курки, застывал на мгновение, чтобы определить: куда уходит?.. Слышал хруст и манящий шорох, чавканье по грязи, по жирной траве в этой грязи, еще не осознавая, что лиса не может издавать такие звуки. А когда выскочил неожиданно для себя на притоптанную полянку и увидел наконец грязно-белый пиджак, мелькающее опухшее лицо, умоляющее, с заплывшими глазками, увидел протянутые к нему руки — отпрянул. И в испуге чудом не нажал оба курка, чудом, от страха, что перед ним человек.