Анна Бру - Панк-хроники советских времен

Летом Дёма позвонил мне и сказал, что у него проблема. Ему нужно было попасть в свою квартиру, так как ему нужно было переодеться, чтобы идти в консерваторию на концерт. Его сосед умер. По ритуалу соседская семья выставила крышку гроба в промежуток между Дёминой квартирой и квартирой усопшего. Дёма не чувствовал себя комфортабельно на таком близком расстоянии от гробовой крышки. Он хотел, чтобы я была рядом на случай, если что-то случится. Дёма был вовлечён в спиритический сеанс несколько месяцев назад. Сверхъестественные силы, метафизика и спиритизм тревожили его восприимчивую душу. Похоже, что он был немного напуган историями о мертвых душах. Он позвонил мне из автомата, я спустилась вниз по лестнице (я жила через дорогу) и просоединилась к нему. Он попросил психологической поддержки пока он будет поваричивать ключ в замочной скважине на лестничной клетке. У него была бутылка красного вина, которую мы для смелости выпили в лифте. После того, как мы выпили немного вина, мы начили громко смеяться, неизвестно почему, так что сосед открыл дверь и зашипел на нас так громко, что Дёма чуть не уронил с лестницы бутылку с остатками вина. Шипящий голос продолжал:

— Проклятые бездельники! Никакого уважения к мертвым! На вас нужен Сталин!

Хлоп! Дверь так сильно ударила о проём, что крышка гроба соскользнула и поехала прямо на Дёму. Дёма с ужасом оттолкнул её, и она, обладая начальным ускорением, заданным ей Дёмой, с грохотом свалилась на кафельный пол лестничной площадки прямо на коврик перед его квартирой. Мы подняли её и попытлись поставить в то положение, в каком она была, но магическим образом она съехала опять, грохнулась о лестничную площадку и понеслась по лестнице на нижний этаж. Там она с размаху ударила в дверь кавртиры, из которой вышел бородатый человек, державший в руке шланг он пылесоса. Он пригрозил нам шлангом и назвал Дёму «сукиным сыном». Он громко выкрикнул, что жизнь Дёмы является полным провалом и что он, ни много, ни мало, должен быть четвертован. Дёма слегка смутился от жестокости соседа и огрызнулся:

— Заткнись, дурак!

Бородатый разозлился еще больше и назвал меня паскудой. Затем он потряс в воздухе пухлым кулаком с татуировкой и пообещал позвонить в милицию и поместить нас туда, где Макар телят не пас. В это время Дёма ключом открыл свою дверь.

Мы вошли без помех в Дёмину квартиру, сразу же упали на паркетный пол в коридоре и расхохотались. Дёма заметил, что он раньше не понимал выражения «дуба врезать». Только сегодня впервые до него дошёл смысл великого выражения. Внезапно Дёма вспомнил, что до вечера в консерватории осталось всего около часа. Он не запаниковал, но сосредоточился на задаче. Он быстро выстирал свою белую рубашку под краном в ванной комнате и повесил её на верёвку над газовой плитой на кухне, чтобы высушить. В ожидании, мы разговорились о композиторе Мусоргском, написавшем «Картинки с выставки». Название было использовано по неизвестным нам причинам западной группой «Эмерсон, Лейк и Палмер». Мы также подумали, что Мусоргскому это бы не понаравилось. К этому времени средняя часть рукавов Дёмы уже исчезла в огне. Уцелели только манжеты на длинных нитях, воротник резко пожелтел, запахло полёным. Остатки рубашки выглядели как карта малых Антильских островов, и все ещё висели на верёвке. Дёма тихонько застонал, но было поздно. Вдруг его осенило. Гениальная идея состояла в том, чтобы использовать воротник и манжеты под свитером, как будто под свитером была одета целая рубашка, что могло выглядеть модным. Затем он налил на свою шею и в подмышки популярный в то время французский одеколон Драккар. Запах рапростарнился по всей квартире, и я почувствовала, что у меня вот-вот начнётся приступ аллергии и, может быть, я даже умру от удушья. Я выскочила из квартиры и побежала по лестице бегом, чтобы избежать аллергии. Дёма крикнул мне вслед, что он меня нагонит в лифте. Я бежала через три супеньки, но Дёма каким-то образом меня опередил.

На улице я держалась он него на расстоянии. Он занял у меня два рубля и взял такси. Когда я пересекала бульвар, я встретила Павла Федоровича Козлова, моего будущего близкого друга. Он сидел один на массивной скамейке у Чистых прудов и из «горла» пил белое виноградное вино. Я остановилась и предложила ему закусить рогаликом, который только что купила в булочной. Он сказал, что это с моей стороны очень великодушно, но несерьезно, и что рогалик ни в коем случае его не спасёт. Потом он сказал:

— На случай, если тебе интересно, меня зовут Паша. И что я могу «присоединиться к нему, если захочу».

— Я — артист балета в стране рабочих и крестьян, — грустно продолжил он. — А кто ты?

Я призадумалась. Это был действительно вопрос! Я сказала, что я по сути дела никто. Просто живу напротив этой лавочки в доме под номером 13.

— Это замечательно! — сказал мой новый знакомый, — у тебя есть велосипед?

Велосипеда у меня не было, но мы могли занять его у соседей. Сорвавшись со скамейки, мы бросились добывать велосипеды. Вдова генерала Мария Никитична из дома 12 дала два велосипеда нам взаймы. Это была знакомая моей мамы. Она сказала, что достаточно стара ездить на велосипеде, а муж её давно умер.

— Приходите и берите, когда надо, они мне не очень-то нужны — заключила она.

Мы с радостью взгромаздились на велосипеды и понеслись по вечерней Москве. Мы ездили по центру около двух часов, хохоча от удовольствия. Крутили педали без остановки, пролетая по Мясницкой, Лубянке, Кузнецкому мосту, Тверской, а потом опять по бульварному кольцу, пока не примчались назад на Чистые пруды. Каждый праздник, к сожалению, приходит к концу.

У всех в жизни бывали странные встречи. Одним из моих знакомых был Самуил Казанский. В то время он пел в церковном хоре собора в Хохловском переулке в Москве. У него был бас и тревожные темно-карие глаза. Все знают, что голос бас чрезвычайно редок.

Сэм был мастером отпускать пошлые шутки, что не вязалось с его густым басом. Когда он открывал рот, казалось, что он вот-вот скажет что-то очень важное, вроде: «От советского Информбюро». Но вместо этого он, отпустив очередную шутку, начинал сам громко смеяться, как бы сам над собой, дескать, люблю шутить, ничего не поделаешь! Сэм открыто заявил, что любит большие задницы, Уильяма Блейка и Иисуса Христа. Я предполагаю, что у него были свои собственные отношения с Богом. Часто он со своими близкими друзьями — еретиками, оккультистами и мистиками, пил за алтарем «Кагор». Однажды мы все проснулись на газоне. Сэм сидел на земле в позе лотоса на своем плаще. Его брюки были закатаны до колен, и я могла видеть его бледные волосатые ноги в эластичных черных полных глины носках. Он был без ботинок. Он посмотрел на меня: