Юрий Асланьян - Последний побег

— Жаль, что ты ими не пользуешься…

— Кем? Женщинами?

— Да хотя бы телефонами, — вздохнул Панченко, — беззаботно живешь…

— Я исследователь, а не потребитель! — парировал Пшеничников. Сегодня он должен сдержать удар.

Этим утром Куропаткин в кафе подниматься не стал, а сразу прошел в буфет на первом этаже. «Впрочем, одна контора», — подумал он, разглядывая пустые, как собственный желудок, витрины.

— Виноградный сок и булочки с маком, — пропела вальяжная девушка в белом халате, — больше ничего нет.

— Булочки, говорите, — да, в детском саду я тоже путал ветеранов с вегетарианцами…

Куропаткин завороженно скользил взглядом по крутому взлету белоснежной шеи — до высоко схваченных заколкой и ниспадающих беличьим хвостом русых волос.

— Ладно, из ваших рук — хоть змеиный яд, — согласился он.

Когда Куропаткин позавтракал, в помещении появились другие голодные.

— Да-а, а чем вы кормили сегодня мужа? — неожиданно повернулся он к буфетчице.

— У меня еще нет мужа, — покраснела девушка.

— Спасибо, именно это мне хотелось услышать.

Девушка покраснела еще сильнее, а мужчина щедро ответил на улыбки сограждан. Затем перегнулся через витрину, достал лист серой оберточной бумаги и авторучку. И все быстро вернул на место — конечно, с коротким текстом.

Он прошелся «болотниками» по кафельному полу и отправился на экскурсию в музей. Перед крупным запоем Валерий Николаевич всегда посещал места государственного значения: художественные галереи, железнодорожные вокзалы и общественные туалеты. В местном музее он нашел топор, деревянный велосипед и поучительную экспозицию о знаменитых аборигенах — архитекторе с мировым именем, ученом-лесоводе и советском генерале. Придирчиво все рассмотрев и оценив по курсу Эрмитажа, направился вверх по поселковой улице.

В тот вечер, честное слово, Валерка уже собирался уходить с той паперти разграбленной церкви, когда увидел девушку, стучавшую высокими каблуками по дощатому тротуару. Зонтик и вязаная, не по погоде надетая кофта — м-да… Слишком много золота — отметил он, разглядывая руки подошедшей к нему буфетчицы. «Отчего, отчего, отчего мне так смешно, когда ты идешь по переулку», — вспомнилась Валерке популярная песня — почему-то в несколько искаженном виде.

— Что стоишь, как ювелирный магазин? — улыбнулась девушка. — И вообще, почему ты так подписался — Князь Куропаткин?

— А как тебя звать?

— Как Антуанетту, — скромно ответила красавица.

— О! — оценил Князь Куропаткин уровень образования.

— Мягкие у тебя волосы, Маша, — погладил он ее рукой по голове, — и густые, представляю, как они смотрятся на белой подушке… Давай споем с тобой песню «Еще раз про любовь», а потом еще раз про… еще раз… еще… еще… и еще!

— Что-что? — рассмеялась она. — Запомни — от моей бабушки мужчины уходили только в могилу! Пойдем в сквер — там у меня подружки сидят.

Машина компания была по ней — продавщицы и товароведы. Тут Валерка немного загрустил: одно дело — Джульетта, Шекспир, театр «Глобус», другое — трахать какую-то Машку-буфетчицу в пыльных кустах акации поселкового сквера.

— Костя, — представился единственный парень.

Валера рассмотрел его: узкий таз, косая сажень в плечах, металлические зубы — чувствовалась хватка, дарованная лесоповалом. Только глаза как-то странно поблескивали — искусственно.

— У тебя контактные линзы? — спросил Куропаткин.

— Да, знаешь, — начал тот тихо, — как-то на зоне открываю дверь из барака, смотрю — летит — удар! Только очки по полу прошуршали… Ну, а зубы я сам выплюнул… Других очков не было — тихо передвигаться стал… Меня прозвали Костя-луноход… Освободился — линзы поставил… Сколько дверей еще придется открыть… Такая страна…

— Да, я тоже, знаешь, с людьми стараюсь как можно реже встречаться, чтоб до вечера никто не успел нож воткнуть. Ты откуда сам — из Сибири?

— Мы с женой приехали из Владивостока. Сейчас я работаю там грузчиком на рыбокомбинате. Здесь родина жены.

Костя показал стальную улыбку. На скамейке уже расстелили газету. Появились бутылки с сухим и светлым вином, горячий каравай белого хлеба и крупные, как заходящее солнце, ягоды клубники.

Люди бессильны перед утробой, по-взрослому размышлял Куропаткин, голоса становится громче, а жесты — шире и резче: травка растет — бабы хотят.

Он, конечно, замечал осторожное любопытство развеселившихся девушек. Или грустивших так, может быть.

— Ой, Машенька, как давно я тебя не видела! — обнималась с подругой полная веснушчатая жена сибиряка.

Когда очередь дошла до Куропаткина, он мягко отклонил бумажный стаканчик — к черту ликероводочные авантюры… Все хором запротестовали.

— Я слово дал.

— Кому?

— Себе.

— Уважаю, — кивнул головой сибиряк, — не приставайте…

Потом девушки рассматривали свадебные фотографии, обсуждали покрой платья и костюма, а сам недавний жених скалил металлические зубы и разливал без остановки.

— А как твой Вася? — спросила Маша.

— На прошлой неделе он приходил ко мне — лампочку вставить, — ответила худенькая, похожая на ромашку девушка, — а мне отец и говорит, мол, вот умру я здесь, в больнице, — останешься ты одна, хоть бы родила, что ли… Да не от кого, говорю, папа. А он — да от этого, от монтера. Он не курит? Не пьет? Ну и пусть, что старый! Да не приходит он! А ты позвони! Причины нет… А ты лампочку разбей! Так темно же будет, говорю. Вот и хорошо… Так ребенок будет! Вот и хорошо… Представляете?

Когда Маша стала отказываться от очередного стаканчика, Куропаткин шутя попытался поддержать всеобщее возмущение.

— А ты бы помолчал, — тихо сказала она, — сам-то вообще не пьешь, бережешь себя…

Куропаткин внял совету — он действительно не очень любил женщин и вино. Но, бывало, последним спаивал первых — имея сразу то и другое. Он не любил вино. Он водку любил.

— Приезжайте, девочки, к нам, — стал приглашать Константин, принимая от Маши пустой стаканчик, — не пожалеете… Правда, у нас комары, как курицы, но и рыба не меньше… Скажи, Зойка?

— А продавцы там нужны? — оживилась Маша.

— Конечно! — воскликнула толстуха. — Хорошие люди везде нужны…

— А зачем тебе? — тихо произнесла похожая на ромашку. — Тебя вон этот увезет отсюда…

— Да, нужна я ему, — ответила Маша, не глядя на ухажера.

Девчонки захмелели и закурили, завидуя своей подружке, так удачно вышедшей замуж за сибиряка из Владивостока.

Куропаткин, провожая Машу, поддерживал ее за талию — та все норовила слететь с каблуков, так ее штормило. Когда остановились за сараями двухэтажного деревянного дома, он ласково обнял ее и начал целовать в белую шею.

— Машенька, пойдем к тебе, Машенька, — шептал он ей на ушко.