Мршавко Штапич - Плейлист волонтера [litres]

Я начинаю подпевать ему. Мы сидим, поём, смотрим на замерзший поселок.

Я пытаюсь понять, куда же делась девочка. Но для этого нужно понять – кто она такая.

Решаю начать опрос соседей. Дома, конечно, практически никого нет: утро, будний день. Какая-то старая бабка орет на нас из-за двери. Но в соседнем подъезде живет одноклассница пропавшей девочки, Надя. Она рассказывает, что в подростковом возрасте наша девочка пыталась покончить с собой – но как и зачем, Надя не в курсе.

Я звоню отчиму – телефон вне зоны доступа. Мать – вне зоны. Муж – всё ещё вне зоны.

Платоныч предлагает переместить штаб куда-нибудь на дорогу вне поселка. Хорошая идея. Дальнобойное, сохранившееся с девяностых кафе, с липкими клеенчатыми скатертями, линолеумом на полу и крепким мужским духом становится нашим штабом до вечера. Зарядка, тепло, деревянные лавки, чай по 30 рублей, отлично, просто прекрасно.

Сюда с заданий возвращаются волонтеры. Они не верят в осмысленность происходящего. А осмысленности и нет. Хоть я и напряженно думаю, но не могу найти ключа к поиску.

Это заставляет практиковать полезный навык – делать хорошую мину при плохой игре. Когда не знаешь, что делать дальше, – будь уверен, как ледокол среди однолетних льдов: тебе не надо знать, откуда лёд, потому что тебе поебать, ты справишься, какой бы ни была команда. Они чувствуют похуизм и побаиваются, и выполняют то, что ты скажешь. Иногда они злятся. Некоторым, в принципе, насрать. Но главное – они при деле, и бунта не будет. (И Fexу насрать – я вижу его взгляд в сторону Loop, он приехал сюда с ней и за ней, на родительской «бэхе». Ох, сукин сын. «Бэха».)

Мы с Платонычем отправляем новые группы, даем повторные задачи старым и соображаем, что же делать дальше.

Вернувшаяся с очередного задания Кукла остается в штабе и начинает, в своем духе, задавать тысячу странных и тупых вопросов, которые, однако, разгоняют мозговой штурм.

«А как она пыталась покончить с собой?»

Это один из главных вопросов, который беспокоит и меня. Но еще больше меня волнует – где пропавшая пыталась покончить с собой?

Телефон отчима появляется в Сети, и мы тут же вызываем его к себе на повторный опрос. Без матери девочки он говорит свободнее и больше: как оказалось, он не хотел вспоминать о суициде как раз из-за матери. Не хотел ранить. Девочка пыталась покончить с собой в 14 лет, наглотавшись таблеток феназипама на даче, и спасли ее чудом: дозировка была достаточной, но ее вовремя «спалили». То есть пропавшая была не «эпатажным» самоубийцей, а настоящим.

Я тут же отправляю Fexа и Парамоныча на дачу, та всего в 5–6 километрах от нас. Девочки там нет, дача, как и предупреждал отчим, закрыта.

Кукла как помощник – незаменима: она вытащила на поиски толпу народу, человек 30, добыла контакты «Дозорных» (тех самых презренных, которые болтаются по городским квестам), обеспечила нас оборудованием и ориентировками. Прекрасная, огромная, полезная работа. Благодаря этому мы «оклеили» весь минимум – станции до Москвы и в другую сторону, до конца области, опросили всех местных таксистов.

Кукла умеет уговаривать и договариваться. Она находит нам ночной штаб, просто поболтав с директором местного ДК.

Мы готовимся к осмотрам «забросов» и других злачных местечек. «Дозорные» с альпухой должны залезть в самые опасные места (заброшенные технологические шахты и колодцы), остальные – осмотреть сараи, обочины и так далее.

Но я, один хрен, все время думаю не о задачах, потому что они носят случайный и даже формальный характер, а о том, как мне нужно опросить мужа и свекровь, которые были свидетелями ухода девочки из дома. Пока я всё ещё не понимаю, что за этим стоит: бегство от насилия, убийство или самоубийство. Поняв это, мы могли бы выстроить работу и найти – живую или тело.

Пока что мы ищем – воздух. Такое бывает, и это не страшно. Однако всегда есть буйные волонтеры, которым надо

а) знать всё о поиске;

б) делать исключительно важные вещи, которые позволят именно ИМ найти пропавшего;

в) чтобы перед ними отчитывались и спрашивали их мнения.

Таких долбоебов немного, но мне на этом поиске попался самый настырный тип из этой породы. Мужик лет 45, суетливый, остроглазый, низкорослый и, сука, злобный. Звали его Лёня-С. Ему не хотелось клеить ориентировки – ему нужно было сесть на хвост потеряшке. Сразу. Он отнял у меня полчаса времени, но преподал ценный урок, заставив раз и навсегда принять схему работы с такими долбоебами: «делай или проваливай». Схема действенная, потому что суровая. Позже я доведу этот метод до совершенства: в лесу намеренно буду отправлять долбоебов в дальние, бессмысленные квадраты, порой изобретая для этого версии пропажи, больше похожие на конспирологию, – но именно это долбоебам и нужно. Такие долбоебы, а также инсулинозависимые, потенциальные суицидники, люди с психиатрическими диагнозами (а я всех их встречал на поисках) – это аргумент против установки «помочь может каждый». Не каждый. Далеко не каждый.

Воздух. Страшно всё время искать воздух и не думать о конечной цели.

Я рисую табличку из 6 граф – по 2 для каждой версии. Про и контра, плюсы и минусы версий. Убийство, бегство, суицид.

Прилетает свидетельство – девочку видели на платформе, уезжавшей на московской электричке. По времени «билось», подходили не только одежда и описание, но и деталь, не указанная в ориентировке: сильная сутулость девочки. Браво. Бестолковая, вынужденная беготня дала плоды. Версию убийства можно снимать. Остаются бегство и самоубийство.

Тут наконец появляется возможность поговорить с ментом и свекровью. Я решил разговаривать с ними отдельно, и получилась любопытная картинка.

«Ушла в половину третьего, да. Молча оделась и ушла», – сказала свекровь.

«В половину третьего ушла. Ничего не сказала и ушла», – сказал муж-мент.

«Вообще она постоянно говорила, что уйдет от нас, от детей», – твердила свекровь.

«Много раз угрожала, что уйдет от меня, от детей», – вторил муж-мент.

«Она изменяет ему, поди», – предполагала свекровь.

«Изменяет мне», – досадовал муж-мент.

«Она к любовнику какому уехала», – развивала историю свекровь.

«К любовнику уехала», – окончательно сдавался муж-мент.

«Да что вы, Виталик ее никогда не бил», – открещивалась свекровь.

«Не было ни разу», – не давал осечки муж-мент.

История такая: мент, будучи обычным российским, сиречь – тупым ментом, заставил свою мать заучить текст, некую версию, которую заучил и сам. Всё, что выходило за пределы этой версии, уже звучало по-разному. Оба хотели рассказать историю, а не отвечать на вопросы. Это поведение характерно для сообщников. Очень глупых сообщников, этаких первоходов по малолетке. Но если это сообщники, то было преступление. Убийство, мать его. Какого чёрта. Какого чёрта. Но ее же точно видели на станции!