Андрей Лещинский - Стёкла

Мы все реже ходили бить стекла. Мы просыпались, долго и старательно занимались сексом, испытывали, во всяком случае я, могучие оргазмы, пили, ели, писали, какали, засыпали, просыпались и так далее. Как законченные алкоголики, про других наркоманов не знаю, живущие от глотка до глотка, мы стали жить от оргазма до оргазма, ни к чему более не стремясь и ничего более не желая. Теперь я понял, почему эти самые первобытные люди жили сотни тысяч лет, ничего не меняя, безо всякого научно-технического прогресса — зачем? К чему стремиться, когда все есть и ничего лучшего не найдешь?

Собственно, в Ветхом Завете все написано. На шестой день были сотворены люди. Это были мужчины и женщины. Им было приказано плодиться, размножаться и питаться плодами Земли. На этом творение закончилось.

В те времена плодиться и размножаться можно было единственным способом, то есть занятия сексом им были прямо предписаны. Еда, секс, безопасность, сто тысяч лет пройдет как один день, и не заметишь. Прошло время, сколько — в Завете не написано, и был не сотворен, а сделан из уже существовавших элементов новый, особенный человек. Для него посадили сад, из него самого сделали ему подругу, и эта новая семья могла быть абсолютно счастлива. Но что-то было в них не так, в этих Адаме и Еве, была какая-то неудовлетворенность, тяга к чему-то, чего они сами не знали, но что во всех смыслах находилось за пределами их чудесного Эдема. Поэтому, когда к ним пришел искуситель и предложил обменять счастье на знание, они согласились. Наверное, их сексуальные желания и возможности были снижены до менее бешеного уровня, а мозгов им дали больше, чем сотворенным людям. Их выпроводили из Эдема, и им пришлось заняться наукой, техникой и политикой. Их дети совершили первое убийство, потомки построили первый город, выковали первый топор и сопроводили это игрой на первых гуслях.

Мы обходились без города и гуслей, но все же я был адамитом, принадлежал к потомкам этой пары. Моя дуреха, кажется, нет. Мне иногда становилось скучно. Я шел в конец нашей пещеры, бил стекла. Ходить было далеко, все дальше и дальше, однажды я насчитал три тысячи двойных шагов в один конец. Для меня это было не расстояние. Я мог пробежать его сломя голову, не запыхавшись, что я часто и делал на обратном пути, в конце которого на любимом матраце лежало любимое тело, готовое дать мне длинную серию невозможных в обычной жизни удовольствий.

Я перестал таскать осколки к колодцу и сгребал их к краю прохода. Иногда я находил трупы. Их тоже было далеко таскать, и я стал оставлять их в неразбитых колоннах. Представляю, как это выглядело со стороны. Интересно, если бы это стеклянное помещение с ровным, не имевшим источника светом, с оскаленными, согнутыми, смотревшими со сгнившим отчаянием, высохшими, иногда свежими трупами в прозрачных колоннах и со мной, мускулистым, голым и безучастным, удалось бы показать на какой-нибудь выставке современного искусства, стал бы я знаменитым концептуалистом? Черт знает.

В конце концов это не имело значения. Выставки не будет, деньги мне не нужны, поклонников нет, зато мне ничего не стоит добежать до места, которое я стал называть своим домом, и получить от судьбы то, что не всякому концептуалисту доступно.

Однажды я начал бить новый ряд боксов. Трупов в нем не было, все боксы были пустыми. Я разбил один где-то посредине ряда. Стекла упали, и в следующем за ним боксе, то есть в открывшемся мне боксе следующего ряда, за задним стеклом этого бокса я увидел движение. Меня насквозь пробило чувство страха. Я понимал, что это может случиться, что я могу найти еще кого-нибудь живого. Найду, и что с ним делать? Я абсолютно доверял своей девчонке, спокойно спал, зная, что она меня не убьет. Во-первых, она боялась одиночества, почти никогда не засыпала без меня, часто плакала, но была такой ленивой дурой, что на край наших владений ходить со мной не хотела. Нет, она бы не захотела остаться одной. Во-вторых, секс. Я был единственным источником ее удовольствий и делал все так хорошо, много и часто, что больше ей, кажется, было не нужно. Никакие чувства ее ко мне не привязывали. У нее вообще ничего такого не было.

Поэтому мне пришлось бы убить любого обнаруженного мной живого человека. Мужчина — очевидный враг. Ребенок вырастет. Старуха станет завидовать нашему сексу, тоже хорошего ждать не приходится. Вторая женщина? Се кс втроем, конечно, очень мило, но черт их знает, этих барышень, до чего они договорятся, пока я сплю? Может быть, они без меня обойдутся. Что я, в конце концов, знаю о лесбийской любви? Был шанс обнаружить девушку лучше моей, сразу убить нынешнюю, чтобы новая не узнала, и просто поменять бабу. Ну… тоже плохо. Во-первых, кто сказал, что новая будет лучше? Красивее? Возможно. А как у нее с этим делом, например, с попкой? Сразу не узнаешь, а потом поздно будет. Во-вторых, я к своей дуре привязался. Может быть, не привязался, а привык, но убивать ее не хотел.

В общем, кого бы я ни нашел, его придется сразу убить. Сделать это будет нетрудно — у меня копье, на моей стороне неожиданность. Нет, тут проблем не будет. Но, господа, какая это гадость! Я никогда никого не убивал. Человек будет так рад, что его спасли, улыбнется мне, что-то скажет, и тут… Гадость, гадость, но что же делать?

Я очнулся, посмотрел на дальний бокс, но никакого движения не увидел. Куда оно делось?! Я стал бить стекла, не убирая. Та стена, за которой было движение, быстро очищалась. Я боялся смотреть, что-то видел, бил стекла, как сумасшедший, наконец разбил все.

За стеклом было огромное помещение, по которому ходили одетые люди. Они меня не видели, а я их видел очень хорошо. Они были нормально одеты, несли сумки, катили чемоданы на колесиках, вдали были огромные светлые окна, галереи второго этажа, прилавки, будки, надписи на немецком, все это было залом какого-то огромного аэропорта. Я стоял на ослабевших дрожавших коленках, я смотрел, я наслаждался их видом. Я не слышал звуков, но их вид грел меня, как теплая печка зимой. Что видели они? Я вспомнил, что в аэропортах часто замечал огромные стеклянные стены с темнотой за ними. Я понимаю, конечно, что за ними не стояли ряды стеклянных боксов или голые мужики с копьями, но все же я их видел, а что за ними, не знаю.

Я стоял, смотрел, наслаждался, думал, что делать, решил не спешить. Вернулся домой, обнял девушку, мы завалились на матрац. Просыпались, засыпали, я все думал, что мне делать. Мне было так хорошо, что делать ничего не хотелось. Как-то раз я снова сходил к стене. Там ничего не изменилось. Аэропорт работал, люди ходили, я стоял и смотрел. Я был уверен, что сумею разбить стекло и выйти к людям. Я не знаю немецкого, но английского бы хватило. Началась бы суета, изумление, в общем, в гости к людям пришла бы полунаучная фантастика в моем лице. Я стал бы знаменит, богат, всем был бы нужен. Я сумел бы оставить при себе мою девицу и смог бы завести много новых. Началась бы новая активная жизнь. А надо мне это? Один раз я уже жил. Я уже испытал все это, пусть не в чрезмерных дозах. Я был не богат, но вполне обеспечен, я был активен, водил дружбу с интересными людьми, женщины были ко мне благосклонны. Начать все сначала? Потом снова умереть? А потом?