Андрей Лещинский - Памяти Мшинской

В 1984 году ведущий инженер получал около ста пятидесяти рублей в месяц. Зарплата в двести рублей считалась хорошей, триста — очень хорошей, четыреста — сказочно большой. Всё, что дальше, было фантазией — многие слышали, но никто толком не видел и, тем более, в руках не держал.

Простому работяге скопить на Запорожец три тысячи шестьсот рублей было ох как непросто. Семь с полтиной на шестёрку вообще неподъёмно, а на Волгу даже мало кто знал, сколько копить — то ли десять, то ли пятнадцать, да откуда их взять?!

А по Киевскому шоссе сначала проехать Гатчину, потом Выру, потом всякие деревеньки с прибаутками: в Беково хм-хм некого, в Покровке дают, но неловко, уже проехали Рождествено с пунктом реанимации, где наливали с девяти утра и даже по воскресеньям, потом посёлок Мшинская, там налево через переезд, и вот он — вольный город Мшинск во всей красе.

Сколько там было садовых участков по шесть соток, никто точно не знал. Кто говорил двадцать восемь тысяч, кто тридцать восемь, чёрт ли их считал. Конца края им не было. То есть конец был, конечно, но до него надо было от электрички топать двенадцать километров, а до самых ближних участков километра три.

Дачники и топали. Тащили на себе еду, выпивку, доски, бруски, рубероид, кирпичи. Если самому взять шесть кирпичей, на бабу свою нагрузить четыре и пацану в рюкзак сунуть один, то за несколько лет можно натаскать на столбчатый фундамент, если не надорвёшься. Катили в детских колясках, на велосипедах, их обгоняли дачники побогаче на машинах. От этого все шли в страшной пыли, кашляли, потели, перхали, но не сдавались ни за что — даёшь шесть соток огорода и сада с домиком посредине, и всё тут!

Электричества не было. В самом начале и воды не было. То есть воды на мшинских болотах было сколько угодно — все канавы были полны водой с личинками комаров, стрекоз, головастиками и лягушками. Колонки появились во второй половине восьмидесятых, а электричества на Мшинской я не дождался.

Участки давали по предприятиям. С кем рядом в родной конторе сидишь, с тем и участок рядом, а времянка начальника в пределах видимости. То есть, с работы свалить, чего-нибудь придумать, а самому на дачу забор колотить, не получится — от коллег не спрятаться. От таких соседств выходили странные истории. Не знаю, где трудились эти ребята, но дома по одной улице все стояли на огромных фарфоровых изоляторах. Они были, наверное, сантиметров по восемьдесят в диаметре, и специалисты приспособили их под столбчатые фундаменты. На всём белом свете наверняка нигде больше нет домов на фарфоровых фундаментах. Даже царям, наверное, дороговато.

Ну, от таких фундаментов хоть толк был. Не гниют, воду не пропускают, прочные, ставить легко. А на другой улице один дачник оббил дом снаружи крышками от газовых плит. Раньше были такие крышки. Теперь, кажется, нет. Крышки по краям были с бортиками, с остатками крепежа, с отверстиями для пальцев, чтобы хозяйке удобно было поднимать. Толку с них не было никакого, один вред и неудобство, но дачники целой улицы наколотили сотни крышек на стены своих домов. Дачники вообще любили забивать гвозди.

И вообще, дачники были забавными и странными ребятами. Я первое время удивлялся тому, что у многих переносицы были заклеены пластырем. Довольно странная травма, думал я. Дерутся они, что ли? Ну, как-то, так уж, чтобы все сразу в переносицу… Чёрт их знает. Однажды на соседнем участке дачник вытащил из сарая бензопилу Дружбу и стал её заводить. Дружба, это было да! Теперь таких пил нет и никогда больше не будет. Весила она четырнадцать кило, держать её надо было за рога, под рогами был мотор, перед мотором редуктор, из редуктора торчала шина с цепью. Заводить её надо было тяжёлым стартёром. Стартёр надевался Дружбе на задницу. Коленом надо было упереться в рог и прижать пилу к земле, а правой рукой потянуть за тросик стартёра. Тянуть надо было сильно и плавно. Иногда Дружба заводилась, тогда стартёр надо было снять и положить на сухое и видное место. Если два-три раза дёрнул, а она не завелась, надо было продуть цилиндр, проверить искру, в общем, попытаться привести Дружбу в чувство. Дачник начал делать то, что делают все неумёхи. Он начал дёргать резко, начал злиться, пила не заводилась, он дёрнул десятый раз, ещё, ещё, матюгнулся, собрался с духом, дёрнул изо всех оставшихся сил. Стартёр соскочил и, никогда раньше такого не видел, влепил дачнику точно в переносицу. Дачники живучие. Этот упал, встал, стал вытирать кровищу. Жена выбежала в тряпкой. Повизжали, поматерились. Минут через пять он вышел с пластырем на переносице, взял пилу двумя руками, как самовар, и пошёл к соседу учиться заводить. Ну, ну.

И вот, на этой самой Мшинской мы с моим незабвенным напарником Валерой Небыловым рубили дачникам дома. Рубили только из круглого леса. Дачник в воскресенье должен был показать нам, куда ложить окладной венец, рассказать, где ему нужны окна, и свалить в Ленинград до следующих выходных. Мы рубили сруб с выпуском под веранду, врезáли половые и потолочные балки, ставили стропила, и всё — остальное, господа дачники, сами.

Сруб пять на пять метров плюс два пятьдесят веранда стоил полторы тысячи. Шесть на пять — тысячу шестьсот. Если дачник хотел, чтобы стены изнутри были тёсаны, то — плюс двести рублей. От дачника нужны были корёные брёвна, пакля и не мешать. В субботу он приезжал, обычно при нём мы ставили последнюю стропильную пару. Он принимал работу, рассчитывался, и мы переходили на следующий дом. Вот и прикиньте, сколько я зарабатывал в летний месяц на Мшинской. Рекорд был три двести.

Деньги это здорово, но, главное, на Мшинской была свобода. Не было политинформаций, встречных планов, тупых отсидок по девять часов, премий их копеечных и жутких попыток изобразить трудовой энтузиазм. Выйдешь в семь утра на объект — никого. Грунтовки, времянки, вагончики, у кого-то уже домики, кустики с крыжовником, дёрнешь за стартёр Тайги — с добрым утром, Мшинская, с добрым утром, дачники.

Летом мы с Валерой ночевали каждый в своей палатке, с дачниками по возможности не общались, но иногда приходилось, или выходило само собой. Как-то начался проливной дождь. Деваться было некуда, инструмент кое-как попрятали, сами сели в машину, стали курить и ждать. Из сарая вышел мужик, помахал рукой, делать нечего — пошли в сарай. Я сел на стул и стал потихоньку засыпать под разговоры про брус, компост, табачную крошку, финский рубероид, алюминиевый шифер, канавы, огурцы… Совсем заснул. Вдруг Валера ткнул меня в плечо и громко сказал, указывая на меня пальцем: а вот этот мужик собирает птичье говно, мешает его с известью, год ждёт, а потом поливает грядки. Стало тихо, потом все дачники встали, подошли ко мне, и каждый пожал мне руку. Весёлые они были ребята — забавные и безобидные.