Андрей Лещинский - Памяти Мшинской

— Сегодня планируете отдохнуть, а завтра с утра к бензопиле?

Ну… да. С утра, конечно, захочется выспаться, пивка, вообще… Иногда хватало пороху после одного вечера отдыха всё-таки начать работать. Первые три-четыре часа были жуткими. Ломало так, что только держись. По лицу и по всему телу тёк ядовитый и страшно вонючий пот, в глазах прыгали разноцветные точки, топором рубил не глядя, а как повезёт. Хотелось курить, но сигареты обжигали и высушивали рот, а вода не приносила облегчения. Потом всё отходило, можно было поесть, выпить чаю. Потом было уже неплохо, а на следующий день совсем хорошо. Бывало по-другому. Валера мрачно бродил по участку, он вообще в этих делах был крепче меня, и говорил знакомым бичам и даже дачникам: Андрей Николаевич устал и принял решение отдохнуть. Ну, я и отдыхал до обеда.

— Ну… начнём с обеда. Всё равно успеем.

Валера начал убирать инструмент. Значит, тоже хотел расслабиться, иначе ни за что бы ни согласился. Я пошёл на свою сторону, занялся тем же. Стоял по возможности спиной к участку этой парочки. После секса в курятнике мне было противно смотреть на эту девчонку, а на парня ещё противней. Инструмент мы заперли в клиентской времянке, пилы сунули в багажник, надели штаны и рубахи и двинули.

На повороте на главную мшинскую дорогу стоял грузовик, с которого торговали страшной чёрной бормотухой и стеклянными банками со свиной тушёнкой. Народу было порядочно — вот что значит вольный город Мшинск. Торгани-ка так в Питере — сейчас заметут. А здесь — явный левак, хорошие тысячи ребята рубят, и никого. Ни ментов тебе, ни закона, ни негодующей общественности. Ничего этого на Мшинской в те благословенные времена не было.

Валера притормозил, чтобы поизучать нравы дачников, да и вообще, порассмотреть, что к чему. Бормотуху брали хорошо. Явились и велосипеды, и детские колясочки, а некоторые товарищи тут же и откупоривали, присаживаясь на брёвнышки. На самом повороте, за канавами лежал огромный камень, высовывавшийся из мха и веток метра на полтора в высоту. На нём в узеньком купальнике, согнув ноги в коленях, сидела стройная девушка с плоским животиком, короткой стрижкой и сереньким мшинским загаром. Я посмотрел на неё, она на меня и вдруг стала вставать, намереваясь двинуться в нашу сторону. Валера взглянул на неё, покачал головой в остатках чёрной шляпы и нажал на газ.

— Ты чего, барышни испугался? Взяли бы для компании.

Я говорил несерьёзно, Валера так же возражал, но ехать тысячный раз по тем же ухабам скучно, а поболтать о бабах всегда приятно.

— Знаем мы ваши компании. Потом опять трихопол горстями жрать будете, если не хуже чего-нибудь.

— А, может, она порядочная девушка. Просто я ей понравился.

— Бабки ваши ей понравились, шеф. Ну что вы несёте? Казалось бы серьёзный человек. Ну, что за …ня.

Мне захотелось немножко покрасоваться, хотя бы перед Валерой и перед собой, и я спросил:

— А откуда она про бабки знает?

— Да у тебя на роже написано, что ты бич, и что капусты у тебя, как грязи.

В бардачке действительно лежали тысяча восемьсот моих и столько же Валериных денег. Я улыбнулся, замолчал и закурил.

Рассказ стремительно идёт к концу. Всё о Мшинской рассказать не удастся, а второго рассказа она не заслуживает. Есть, однако, воспоминания, которые в сюжет не лезут, но и пропадать не хотят. Вот, например, удивительный случай самореализации дачника. Об этой самореализации они вообще много говорили между собой. Дескать, самореализуюсь в посадках цветов, в огуречной теплице, в компостной куче, наконец. Все, как один, самореализовывались в своих однотипных убогих домиках. Ну, как говорится, ветер в спину. Так вот, ехал я однажды по самому дальнему концу Мшинской, у речки. Мы там одному чудаку рубили дом из половинок. Он где-то набрал огромных брёвен, сантиметров по пятьдесят пять в комле. Мы их распускали пополам и рубили тёской, естественно, внутрь. Сумасшедших полно, кому-то и пол бревна счастье.

Чего меня понесло там ездить, не помню. Ехал я мимо сдвоенного участка в двенадцать соток. Муж с женой, отец с сыном, не знаю, кто, получили каждый по участку и объединили. Участок был распахан, на нём не было ни деревца, ни цветка, ни травинки. По периметру через полтора метра стояли деревянные столбы. На них горизонтально и крест накрест была натянута проволока. Дизайн изгороди и строй предыдущей фразы требовали колючей проволоки, но нет, она была обычной, гладкой, но всё равно мрачной и неприятной. В дальней четверти участка стояла небольшая времянка, по ассоциации с проволокой напоминавшая КПП или караулку. Посреди участка стоял мужик лет тридцати с короткой стрижкой в чёрных сапогах, чёрных галифе, чёрной рубашке и с чёрной овчаркой на цепном поводке. Стоял, пристально следил за моей машиной, в общем, получал от жизни удовольствие. Всяких полудурков видел я на Мшинской, но такого только однажды.

Мы пересекли переезд, поехали налево, направо, мимо жутких бараков, где жила сто-перво-километровая шелупонь, мимо углового дома Володи, торговавшего запчастями для пил, выехали на Киевское шоссе, через двести метров ещё раз налево и остановились у магазина.

Народу на мшинских садоводствах, на Мшинской и проезжающего мимо было полно. Магазин был один. Вернее, была ещё одна лавка в полукилометре к Ленинграду по другой стороне шоссе, но там водки никогда не бывало. Так вот, через этот единственный магазин с водкой каждый день проходили тысячи, если не десятки тысяч желающих. Вокруг магазина был табор, рыночная площадь, пляж, распивочная, ринг для кулачных боёв, канава для сна, всё, что душе угодно. Народу были сотни, а очередь в магазин была минут на двадцать, и водка была всегда и без проблем. Милиции, само собой, никогда не было. Даже любопытно было бы взглянуть, как это — милиция у мшинского магазина.

— Сколько возьмём?

— Ну, так мы же к коллегам, наверное, поедем?

— Давай.

— Так надо и на них взять. Ну, сколько на пятерых?

— Без излишеств. Пять, плюс шестую в машине оставим на опохмелку.

— И с утра на работу? Ну, шеф, вы перегрелись, по-моему.

Взяли шесть бутылок по пять шестьдесят две. Водки было два сорта — русская по пять шестьдесят две и недавно появившаяся андроповка по четыре семьдесят. Это впервые на моей памяти снизили цену на водку. Спасибо товарищу Андропову, но пить этот самый его подарок не хотелось. Раз попробовали, едва живы остались.

Что взяли закусить, не помню. Вышли на площадь, сунули водку в машину и увидели коллег — тех самых, на которых взяли три фуфыря. Уважаемый бич Феликс Дроздов, уважаемый бич Володя Чуслов, мужики крепкие, лет по сорок пять, мне-то было, смешно вспомнить, тридцать один, и с ними их третий, как его звали, забыл. Коллеги были весёлыми, махали руками, подошли к нам, улыбаясь. Чуслов сказал: вы чего, отдохнуть решили? А мы дом дорубили сегодня. Сгоняли в Толмачёво. Чего тут в очереди стоять? До Толмачёва десять минут, а мы там ещё канистру пива налили и пирогов накупили. Сигареты забыли купить, так сюда завернули. Феликс сейчас без очереди возьмёт, за сигаретами без очереди пускают. Повернули, и вас видим. Вы не ходите, мы уже на вас взяли.