Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

— Да я всегда думала, что с ними интересно схлестнуться в идеях — с англичанами. И русских — англичане тоже как-то волнуют. В англичанах есть сила…

— Была. Теперь всех волнуют американцы.

— Но тут все перепутано. Эти равнодушные американские матери — все равно балуют. Слуги! Бэби-ситеры! Постель застелит не могут! В чем идея? Несчастный ребенок-эгоист?

— Да, все это мои пациенты. Вот этот Джейкоб…

— Давай я с ним больше не буду. Я тоже не железная… давай его Эдне обратно отдадим…

Я вспоминаю рассказ Поли:

— Ты нам с Лизкой оставила квартиру. И Надьке с братом тоже родители оставили. Вот основная разница русских родителей с американскими. Все равно все расселяются с детьми — после восемнадцати лет. Дети должны идти жить с руммейтами, иначе родители от них с ума сойдут. Но американцы — ну ты, знаешь, они НЕ ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ, и поэтому просто велят им выметаться с квартиры. А русские — ну, наши эмигрантские родители, они ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ — и сами уходят с квартиры. Понятно же, что это очень трудно — найти новую квартиру и снять ее, если ты молодой человек и у тебя еще нет работы и кредитной истории. И новая — всегда будет дороже. В русском комьюнити принято — детей оставлять в квартире. А американцам — по фигу.

Она, не задумываясь, произнесла две известные идиомы про детей, только евреи превратились в русских, а англичане в американцев.

— А китайцы? Родители вашей Карины?

С ними жила девочка из семьи китайского императора — родители были миллионеры, а девочка с 18-и лет жила в Квинсе с Лизой и Полей, в проходной комнате.

— Обожают! Ты что! Они нам каждое воскресенье завозили полный холодильник китайской еды! Все сырое — свежее из Чайна-тауна. Чтоб мы учились готовить! Она нас учила — китайскую готовить, а мы ее печь русские пирожки.

Я никаких пирожков печь не умею. Это дети прибежали, насмотревшись на китайскую принцессу к моей маме с криком:

— Немедленно учи нас печь пирожки! А то Юля говорит, что мы вырастем Яппи-женщинами, которые не знают, что макароны надо класть в кипящую воду!

Там у них — мир эмигрантских детей — с испуганным культом готовки, идеи Вечной Женственности и прочих дряхлых ценностей Старого света, видимо все страхи эмигрантских родителей — одинаковы. Ну тех — которые согласны — не ходить в английский клуб. И даже не боятся, что их дети туда не будут ходить. А

боятся только за язык. За песни, всякие там глупые пирожки. Брайтон бич и Чайна-таун, там всегда пахнет рыбой и много неправильно одетых людей, которые плохо говорят по-английски… и ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ.

Теперь Лиза живет с филлипинкой, а Поля с питерской полудагестанкой. Сплошной традиционализм. Эдакие клумбы, на которые слетаются юноши, обделенные материнской любовью… Пирожки, действительно — чудные. Двенадцати видов. Больше чем тут — на Конюшенной, в булошной напротив. Благословенные эмигрантские страхи…

Я не уверена, что ребенок должен быть счастлив. Иногда я встречаю, не особенно счастливых, и при этом очень хороших детей. От одиночества у детей здорово развивается фантазия.

Но детство — такая тяжелая пора — сама по себе, что и без войны, и без родительской установки, насчет того, что нефиг тебе быть счастливым — ты все равно очень часто бываешь несчастным. Мир прыгает на тебя с первой минуты. Как пес на плечи. То лизнет, то укусит. И лает, зараза!

МИР — С САМОГО НАЧАЛА — ВОЙНА. А за спиной — хорошо, когда ТЫЛ. У меня осталось от детства чувство — непрерывных военных действий, (то атака — то оборона, то засада, то осада), с надежным, никогда не предающим, тылом за спиной. Наверное, меня баловали, но это было «все снаряды — фронту!». Спички я не умела зажигать лет до 13-и, намазывать на хлеб замерзшее масло из холодильника — лет до 15-и. Ну и что? Зато к тридцати пяти годам, я в совершенстве освоила водопроводное дело, чем не всякая девушка может похвастаться.

А ПЕЧЬ — так и не научилась!

И СЕЧЬ — так и не научилась!

Из-за этого несчастного Джейкоба, которого не любит мама.

Опишу еще двух подлых тварей, благодаря которым, мне пришлось расстаться с «Пандорой»

АННА

Немка из Дрездена. Тощая верста, тоже блондинка — ужасно некрасивая. Профессиональная садистка. Образ, конешно «ЭСЭСОВКА». Сексу в ней было ноль, артистизма — тоже, но она была такая НАСТОЯЩАЯ Эльза Кох, что вызывала у жертв полный восторг. То есть полный УЖАС, я хотела сказать.

И в жизни она была редкостно неприятная, хотя вовсе не садистка, а просто немецкая бюргерская девица — ПОРЯДОШНАЯ, но ясно было, глядя на нее, откуда такие взялись, когда стало можно ВСЕ, нет. Не только из уголовниц, иногда вот из таких — порядошных.

Ее конек был всегда «Концлагерь», и никакой «гилти трип», свойственный многим молодым немцам, в ней не ночевал и не мешал ей обыгрывать свою «немкость» именно таким способом.

Она всегда была в эсэсовской фуражке и с элегантным хлыстиком. Одевалась иногда в мундир вермахта, но чаще — в черную кожаную жилетку. Сапоги и короткие шорты.

Однажды мне довелось увидеть ее в роли жертвы. Иногда приходил веселый парень, который сочинял забавные собственные сценарии в духе советского телевизора.

В тот раз он был партизан, который не выдает Родину. Его пытают, потом хватают его любимую девушку. Анну вызвали играть эту девушку, а меня, злодейку-фашистку.

— Если не скажешь, где партизанский штаб — мы отдадим ее солдатам!

— Нет, нет, режьте меня, жгите, вырывайте ноздри, но только пощадите мою голубку Мэри!

При этом он по-настоящему плакал, а как только кончился его оплаченный час — начал дико хохотать, и мы вместе с ним. Но такие затейники, к сожалению, попадались не часто.

Вообще в «Пандоре» существовало несколько разновидностей клиентов.

Бывали настоящие психи — но таких процентов десять не больше, потом просто очень застенчивые закомплексованные мужчины, есть еще «большие боссы» — сильные люди, которые приходят отдыхать от своего бытового непрерывного доминаторства. Самые приятные клиенты — это молодые яппи, которые приходят в «Пандору» развлекаться — просто играть в этих женщин, как в живых БАРБИ.

В общем, на треть психушка, на треть театр и на треть детский сад для взрослых…

КЕЙТ.

Это была страшная баба. Дико красивая — полуфранцуженка, полулапландка, (а я думала, что лапландки бывают только в «Снежной королеве»). Кейт была настоящая ведьма, злющая как черт. Они с Анной, как выяснилось впоследствии, писали на меня доносы. Анна — просто из подлости, а Кейт — из ревности к Наташе.

Она сначала влюбилась в Наташу, потом возненавидела ее и стала сживать со свету. Я то не особенно верю в сглаз и всю подобную мутоту, но большинство девушек в «Пандоре» — очень даже верили, и пришлось звать на помощь мою Полю.