Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

А между тем было совершенно ясно — что СВОИ — это дело потихоньку практикуют.

Опять СВОИ!

И ОПЯТЬ Я ГОРЕСТНО ДУМАЮ — ПОЧЕМУ ВО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ. НА ВСЕМ СВЕТЕ — у меня никогда нет никаких своих, кроме родителей, дочки и сестры. Но такие свои — они есть у каждого — таких, иметь неинтересно. У большинства людей есть еще какие-то — «НАШИ».

Какое-то, какое никакое — «МЫ».

А У МЕНЯ — НИКОГДА!

И мне все кажется, что вот будет любовь, мужчина, и мы с ним станем «МЫ», будем друг другу НАШИ и СВОИ.

Ничего из этого не выходит. Ни мужья, ни любовники, ни бойфренды — этим не становятся. Я — отдельно, они — отдельно.

Я уж привыкла к этому, привыкла к одиночеству. Самый нелюбимый день в году для меня — Новый год, потому что надо быть в веселой компании СВОИХ. Со мной в Новый год всегда какая-нибудь беда, всегда слезы. В остальные дни — легче терпеть, свою ко всему, непричастность. Книги — это, конешно, мои СВОИ. ВСЕ ЭТИ, даже не всегда умершие — иногда живые. Но никогда не надо пытаться материализовать — любимого писателя или поэта.

Помню, в Париже рядом с ЖИВЫМ любимейшим Хвостом, я уходила из его мастерской, всегда полной людьми — уходила от нестерпимого одиночества,

К СЕБЕ, в крошечную келью на улице Пигаль (но не там, где она — ВЕСЕЛАЯ ПИГАЛЬ, а просто в начале — Пигаль 11 — там, напротив супермаркет, а в окно кельи вина верхушка Эйфелевой башни), и читала, лежа на узкой постели, книжки Шинкарева. Читала и думала

— Вот он — единственный мой друг!

А потом вернулась в Нью-Йорк, встретила живого Шинкарева, и все влюбились, я в его книги и картины, он в мои песни… Он даже прожил в хвостовской спаленке несколько месяцев …. Но никакой дружбы между нами не вышло — каждый живет в своем одиночестве, но у него все же есть Митьки и Алина, а у меня — никогда, никого — одна я — Бедная девушка, вот и приходиться мне быть — только с… ну с кем-то, кого не стану я называть — пусть каждый догадается — как ему положено.. Да и не назвать — слишком много имен.

Да и еще один за мной ходит… у него тоже много имен. Обаятельный — но он мне не нравиться — у него запаха нет. А — ходит!

«…Слева кудри токаря, справа — кузнеца…»

Но, если честно, мне отношений с этими двумя хватает полностью, и они так много сил отбирают, что на остальных — вроде и не остается — отсюда и одиночество — это мое собственное нежелание никаких глубоких связей с людьми.

В общем, что можно было сестрам испанкам — мне, или дурище Джованне — было явно запрещено.

А между тем, один клиент мне приглянулся — и вовсе не тот развязный красавец — дружок испанок, а наоборот — постоянный клиент Эдны — канадец. Звали его Дэйвид, это был огромный блондин с мужественным лицом и манерами застенчивой девочки — его блондинская кожа давала ему замечательную возможность краснеть каждые две минуты.

Я с ним встречалась прежде — Наташа вечно заставляла меня смотреть «сессии» Эдны — для повышения квалификации. Своих отдельных клиентов мне доверяли очень редко — даже если клиент выбирал меня — приходилось делить его и заработок с какой-нибудь опытной садисткой — но я не обижалась — шли первые три месяца — мой стажерский срок. Все равно, стоило мне остаться с клиентом наедине хоть на минуту — я немедленно начинала его ласкать потихонечку и (что еще более страшное преступление) — смешить. Что поделаешь — есть у меня талант клоуна, и нету у меня таланта садистки.

Дэйвид боялся всех, кроме Эдны, но меня он знал, и я ему почему-то очень нравилась. Он всегда радовался моим приходам на «сессию». Улыбался — так трогательно.

Выбирал он всегда один сценарий «медсестра». У Эдны был потрясающий костюм — белый пластиковый мини-халатик на кнопочках и пластиковая шапочка с красным крестом.

Медсестра делает уколы, защемляет всякими зажимами, ставит клизму и не разрешает идти в туалет, а не выдержал — мой пол языком!

В тот день Наташа что-то напутала с расписанием, и когда Дэйвид явился, Эдна вовсю обслуживала другого клиента — очень важного — знаменитого нью-йоркского адвоката — большого друга и покровителя «Пандоры». Началась некоторая паника и суматоха, и тут Эдна предложила Наташе послать меня.

— Саша ему нравиться. И она отлично знает весь мой сценарий.

— Я не знаю, можно ли ее выпускать одну…

— Но рано или поздно, ее все равно придется одну выпустить! Давай, я в нее верю.

Все мы — артистические женщины симпатизировали друг другу, общались в перерывах. Наташа дружила с Эдной и со мной, мы с Эдной тоже находили общий язык — В общем, это была некая дружественная, по отношению ко мне, группировка. В общем, Эдна уговорила Наташу рискнуть, меня втиснули в крошечный халатик (Эдна — маленькая блондиночка), и выпустили на манеж — в медицинскую комнату.

Дэвид обрадовался моему приходу, и мы начали игру. Я велела ему раздеться и лечь на огромный операционный стол. Сама я приготовила шприцы и пинцеты, и уселась на него верхом. Дальше он должен был бояться и умолять не делать БОЛЬНЫЙ укол, а я — непреклонная злодейка — должна была его не слушать и вонзать иглу в его трепещущую плоть… Вместо всего этого, я начала тихо гладить его живот и говорить:

— Бедный маленький заинька, не бойся, никто тут тебе больно не сделает, сейчас добрая сестра Саша будит тебя жалеть…

В общем, я уверенно ступила на путь ДОЛЖНОСТНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ.

Я стала гладить его грудь и живот, сама от этого завелась и задышала сильней, чем обычно. Тут же лопнули кнопки на моем халатике… он тоже задышал… В общем, дело полным ходом пошло прочь от садо-мазы к обыкновенным плотским утехам.

Дэйвид совершенно не возражал (может он думал, что это новый метод — ну как в сталинских допросах — добрый следователь — злой следователь?) Потом я нагнулась и поцеловала его и была уже готова насадить свое лоно на его восставшую плоть — вот она моя победа над Мелкими Бесами….

Ну и ясное дело, в эту минуту дверь распахнулась, и в медицинскую комнату ворвалась Рейвин в сопровождении Анны, Кейт и Наташи.

Рейвин стала дико орать на меня, что я уволена. В промежутках между ором, она извинялась перед Дэйвидом и обещала, что Эдна освободиться через десять минут и обслужит его — по-хорошему. Наташа повторяла за ней:

— Какое безобразие… мы тебе доверили…

Дальше мне велено было забирать свои шмотки и выметаться. Рейвин, наоравшись, ушла, а Наташа, не стесняясь Кейт и Анны, перешла на русский.

— Что ты наделала? Зачем?

— Мне хотелось приласкать его немного…

— Клиента? Зачем? ТЕБЕ ЧТО ПРИЛАСКАТЬ НЕКОГО?

— Некого…

Наташа не понимает. У нее на шее муж — Вася Арбатов и четверо детей.

— Юля, это — работа! Деньги! Ты уж была почти готова к самостоятельным заработкам!