Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

— Откуда она вообще узнала, что я там делаю в этой комнате?

— Да за тобой, оказывается — давно уже следят! У нас ведь охрана — как в супермаркете специальная комната с телевизором, и все помещения просматриваются.

— Следят за всеми девушками?

— Для их же безопасности — мало ли какой-нибудь маньяк попадется. Ну, обычно просто охранник сидит там себе и вяло поглядывает иногда, у них даже и любопытства больше нет — столько они тут всего навидались. У нас же не вуайеристы работают, а обыкновенные охранники. И им по хую, кто там, чем занимается — лишь бы жизнь девиц не подвергалась опасности. Но на тебя, оказывается эти сучки — давно уже доносы пишут!

— А ты не знала?

— Нет, конешно! Они и на меня пишут. Эту лапландскую сучку я все-таки отсюда выживу, а с немкой вообще сложно — она кучу денег приносит заведению, эсэсовка гребаная… В общем, как только я тебя отправила, Рейвин пошла в эту комнату с телеком, а я и не думала, что там у тебя может происходить что-то ТАКОЕ. Да ладно — что говорить — ты сама во всем виновата. Ну, хочешь, я позвоню в «Наткракер»? Они там Рейвин все ненавидят. Пойдешь, поработаешь у них. Но только репутация доминиктрисы у тебя уже навеки испорчена, Нью-Йорк — город маленький. Я могу тебя пристроить только в жертвы.

В жертвы мне уж совсем не хотелось. Да и в садистки — тоже. Ясно было, что дело это не по мне. Я поблагодарила добрую Наташу, связала свои пожитки в узелок и отнесла их домой, (на радость Поле, которой вся эта амуниция немедленно и досталось).

Почти вся — самый дорогой предмет — кожаные сапоги на шнуровке — до самых бедер, Наташа помогла мне продать за 200 баксов, я ведь к этому времени осталась уже окончательно без денег. Оставшись окончательно без денег, (а также без работы и, по-прежнему, без хоть какого — любовника), я решила, что самое время — ЗАПИТЬ.

Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу.

Для начала я снова сдалась в текстиль — в одно захудалое местечко, которое держал бывший хиппи Майкл Попов.

Родители Майкла — западные украинцы «Ди. пи.» попали в Америку уже из Аргентины, и отец его был, вероятно, настоящий нацистский преступник — он умер от пьянства, и Майкл говорил, что за всю жизнь не встречал человека страшнее своего отца. Сам-то Майкл был невиннейший нью-йоркский заяц, играл на гитаре в собственной рок-группе в стиле «сикстис» и никогда бы мухи не обидел. Ни на каких языках, кроме английского, он не говорил, но по-украински, кажется, мог понимать немного.

Правой рукой Майкла был пожилой еврей-гомосексуалист — Джерри, они работали вместе уже лет пятнадцать, видимо Джерри был когда-то влюблен в юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела шли совсем плохо, (оба они, и Майкл, и Джерри, курили траву с утра до ночи, слушали старый рок и ненавидели всех этих сучек, заправляющих в нашем бизнесе, пожалуй, даже больше, чем я). Майкл был классический пример Хиппи, пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно он мечтал о русской девушке.

В результате, он все же завел двух постоянных работниц, русских девушек: меня и Верку, казачку из Ставрополя, тоже «мухинку», и тоже, в тот момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового нрава. У Верки были еще всякие сложные работы, на стороне, а у меня — ничего, я как-то совсем растерялась от всего происходящего, и мне все время казалось, что я внутри у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной — мне хотелось выйти из этих костюмов и декораций. Но выйти было некуда, оставалось только пойти после работы через дорогу до знакомого шинка — самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке русского ресторана с оригинальным названием «РУССКИЙ САМОВАР».

«Самовар» и его легендарный хозяин Рома Каплан описаны уже множество раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема «Самовара» неисчерпаема, и когда-нибудь я соберусь с силами и напишу об этом удивительном месте отдельную книгу — оно того заслуживает. Но в этой книге, посвященной судьбе Бедной девушки, занесенной на чужбину, «Самовар» будет лишь одним из многочисленных эпизодических героев. Хотя понятие «эпизодический» отлично подходит ко всем мужчинам, которые уже описаны мною на этих страницах, или еще будут описаны, но никак не к «Самовару» — этот «эпизод» начался примерно на третий день после моего появления в городе Нью-Йорке и кончится в моей жизни не раньше, чем сам «Самовар» закроется.

Стоит это благословенное место на углу Восьмой и Пятьдесят второй, то есть прямо возле «Адовой кухни» и Гармент-дистрикта. Напротив «Самовара» находится «Рюмка» — то есть «Рашн водка-рум», а почти за углом «Дядя Ваня» — вот такой бермудский треугольник, дающий желающему запить-загулять — безграничные возможности.

«Рюмку» открыл — сбежавший из «Самовара» официант Дима — ослепительной красоты пьяница, кончивший востфак питерского университета и женатый на поповне — дочери батюшки из Русской Зарубежной Церкви. Каплан был страшно зол на предателя Диму, и первые пару лет, друзья «Самовара» должны были ходить в «Рюмку» тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились — в «Рюмке» стала преобладать бруклинская молодежная тусовка, а «Самовар» так и остался неким уникальным Ноевым ковчегом, собирающем в свое чрево представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка.

«Самовар» — место недешевое и, собственно говоря, бедную богему приучила ходить туда именно я, с помощью нескольких нехитрых правил, о которых — позже.

Помещение, занимаемое «Самоваром» — длинное и вытянутое кишкой, сразу за входом начинается длинный бар и возле него несколько столиков — это курительная часть, потом, за белым роялем, начинаются столики самого ресторана. Среди клиентов «Самовара» — очень много приличных пожилых американцев, которые заходят сюда поесть перед бродвейским шоу, или выпить чего-нибудь — после. «Самовар» находится в самом центре района Бродвейских театров. И конешно молодые бродвейские актеры, певцы и балетные ребята тоже заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг бара.