Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Теперь вот — на нарах парится, а сердобольные нью-йоркские евреи — детки — ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту!

НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!!

Мне тоже звонили. А я сказала, что было бы не лень, написала бы свое отдельное требование.

ПУСТЬ СИДИТ!!!

Отдыхает. Моего троюродного брата Мишеньку, тетя всегда запирала в ванной на моих днях рожденьях — потому что он — перевозбуждался . Я так думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под родной хатой не стоят, (не метафизическая ГЕОПОЛИТИКА — а настоящие БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем — это явный признак нездорового перевозбуждения — пусть посидит в ванне. Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я — сука… А вообще — то Лимона конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора.

Дальше — кто там у нас еще?

Ну конешно — Товарищи из райцентра. Неожиданно бабий вой заглушает дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на «Эмке». С проверкой. Оне — городския. Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под названием — Садовое Кольцо.

Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать — но в Садовом Кольце — удобнее.

Пелевин, Сорокин… иногда их жгут — ими же выращенные монстры.

Вик. Ерофеев — тот понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут. Он — Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась, когда объезжают баб с инспекцией — всегда подбодрит, ласковое слово скажет:

— Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем!

Подбодрил и… комья грязи из под колес обдают бабьи прохудившиеся подолы — городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца.

У баб уж силы на исходе. А что делать?

Отцы и старшие братья — пали. Вышел на крыльцо седой как лунь — столетний дед — Исаич — руки трясутся — голова уж сильно путается, попробовал поднять плуг — уронил, сел на завалинку и заплакал….

Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг — мир и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:

Раздался некий голос. Это еще не мужской голос — но явно и не женский — это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере — я их слышу и вижу — у них и лица остались детскими, как и у меня — говорят тут в Питере такая вода. Странное ощущение от самих себя — все мы юноши и девушки в свои тридцать — сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно или бороду отрастишь — тогда можно хоть немного, да скрыть — детские лица. Но непонятно надо ли — делать повзрослей лицо — если голос — все равно такой — юношеский — незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.

Затянули свою песню. Послевоенную — имени 47-го года, мужскую. Про павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики — головы подняли. Над головой — все ангелы летают. Опустили головы — там пустая черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с классической идеей — не от баб, (настоящие мальчики — умрут, но у баб учиться не будут), от тех — старых Котиков-Козликов:

…Ходит по садику Пушкин рогатый,

ходит за Пушкиным Гоголь усатый,

следом за плугом — Толстой бородатый…

И вперед — до самого… Ну где там у нас последний Русский Мужской Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов — как у него там чудно — про горлышко!

Нет, не то, которое у Чехова — горлышко от разбитой бутылки, что блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко — которое бьется, когда ее трахают на подоконнике — для меня, вот на том подоконнике в «Ожоге» и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на фронт, и начался — тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным Уполномоченным.

Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно, мужских голосов, я продолжу свою песню — Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о ней рассказывали ТЕ — усато-бородатые, но наши-то нынешние — да много ль они баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская шалава-вдовка, или женят за корову на соседской девчонке — все-таки не сравнить с опытом — ТЕХ — крепостное право — сераль в девичьей, гусарские попойки — дамы полусвета, а романы с замужними? … Все эти балы, фанты… Домики в Коломнах, Охтенки с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские, Дунканы и Гиппиусы… А нынче что?

У старших одна имеется — Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока — чужим не выдают.

В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому — и приходится писать дальше — хотя это очень, очень трудно — написать целый роман.

И к тому же не понятно — зачем?

Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках — я уже рассказала в своих песнях. Все эти слова, «что давно лежат в копилке» — уже выкрикнуты. И что самое замечательное — услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд рассказываю — пропеваю вот эту самую историю — о том как «любовь и бедность навсегда меня поймали в сети…» И зачем еще роман?

Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в масонскую ложу. Потому что не девичье это дело — писать романы. КРУТИТЬ и ЧИТАТЬ — вот что должны делать девушки с романами.

А писать — это труд — то есть вообще вредное занятие. Другое дело — сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять можно стихи, песни и сказки — вот этим-то я раньше и занималась…

Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью работу — например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот писать роман. Ладно уж — съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя. И буду называться уж никакая не «Наша Ахматова» — пожилая поэтесса, а вместе с другими ребятами с нашего двора — «Молодые прозаики Петербурга». Не обязательно «ИЗВЕСТНЫЕ», можно просто «Подающие надежды». Есть такие выражения — скажешь — начинается счастье и какой-то запах весны — «Подающие надежды», или «Молодой человек» — как здорово услышать такое!

«Молодой человек!»

А у меня:

БЕДНАЯ ДЕВУШКА

В Питере они были двух видов — богемные и научно-технические. У большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде «… Наши девушки, с их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером „Вана Таллин“, в уютных однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья.…» Ну, севернее Муринского ручья — это уж попозже, а сначала с родителями, или в коммуналках, и мальчики ихние — тоже. Не было у них ни мастерских, ни котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас — богемных, наши не мучили — если надо было соблазнить девушку и вообще — СКЛОНИТЬ — ее вели в чердаки и подвалы — мастерские — котельные, обкуривали клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном «Русский лес» и под победные звуки гитары… без мебели, без книг, на старом, продавленном диванчике…