Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени…

В кондитерской лавке.

Душа просит Иисуса

ШОКОЛАДНОГО.

А когда солнце жестко жжет, как виски, так,

Что даже в тени пинцет ,

Я заворачиваю Его в целлофан,

Тогда Он тает и превращается в мусс,

Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!… МУСС…

поливаешь Им мороженое,

выходит отличное суфле!

Вот видите — Том Уэйтс… В общем, ничего страшного — бывает, что душа требует Шоколадного Иисуса… интересно, слушают ли эти девушки Уэйтса?

А может и слушают. Мамонов вот придумал Шоколадного Пушкина. Раздобревшие от шоколада тела и души этих Бедных девушек… Даже и слово «раздобревший» — оно какое-то шоколадное. Нестрашное слово. Это все не про злобу…

Я видела что-то и похуже — это когда душа начинает высыхать, как колодец. Иссохшая душа, наполненная злобным отчаяньем — вот это ужас. Вот это происходит с такими, как я…

Что происходит с такими, как я.

Лают собаки — в город во мраке

Идет попрошаек стая:

Кто в дранной рогоже,

Кто в рванной одеже,

КТО В БАРХАТЕ И В ГОРНОСТАЕ…

Английская народная песенка.

Такие — чаще всего без мужей, богемные браки сиюминутны и недолговечны — свобода… без мужей, но с детями.

Значит ты должна одна платить рент за двоих — ну за такую хату, где двое помещаются. И район, в котором ребенок может ходить в школу, не опасаясь быть убитым. Социализма там нет. Это значит, что можно сесть на «социалку», но тебе дают на двоих с дитем 700 баксов, а квартира тоже стоит 700. И еще выгоняют на общественные работы! В общем, начинаются отчаянные попытки зацепиться за какого-нибудь мужчину. А они — шарахаются!

Наши. А с чужими, мы не ходим. Мы ж хотим своих — поэтов-художников, чтоб на гитарах и все прочее. А это значит не помощь — а еще одного на шею. Одинокие — ищут, а замужние в это время гонят прочь из дому —

— Уходи! Ребенка — прокормлю, тебя — нет сил.

И никакой любви им не надо. Такие вот — САМКИ СО ЗДОРОВЫМ ИНСТИНКТОМ САМОСОХРАНЕНИЯ — скидывают с плеч самца — лишь бы сохранить детеныша.

А детеныши проходят нищету, наркоту, панков-готиков, ненависть к родителям…

И кто-то снова выплывает на поверхность — к любви. И женщины выплывают — не буду описывать, чего это обычно стоит — иначе выйдет не роман, а медицинское пособие.

Вся эта бесконечная череда унижений — она ударяет по всем частям тела, включая душу. А уж по ней — молотом!

Это уж настоящий «Принц и Нищий» и нету, нету Майлза Гендона!

Правда иногда становиться ясно, что можно выжить и без Гендона — конешно везде и всегда есть «выживатели» — вот, например, Лена Коренева — яркий пример выжившей принцессы…

Я собиралась через 13 лет в Россию и все слушала Галича:

Когда я вернусь…

Он-то никогда не вернулся — а я вот еду. И хочется что-то ответить — бедному Александру Аркадьичу — из моего времени.

…И ты, как положено, скажешь: «Москва расцвела!»

И сядешь со снобом за столик московского клуба.

И все тебе мило на Родине, все тебе любо,

А ГЛАВНОЕ — ЗУБЫ В ПОРЯДКЕ И ЖОПА ЦЕЛА.

Да, зубы на месте, и жопа, как будто цела…

Когда по старинке за столик присядете оба

Московского клуба, «и челка московского сноба»,

«что в сумерки вписана четко»…

И скатерть бела!»

Да, есть слово в сто раз страшнее чем «выкрест» — это «опущенный». Опущенная душа…

И — счастье — вот так вернутся — когда у твоей души и «зубы в порядке, и жопа цела». А все остальное — ясно, что приложится. Вся книжка Лены Кореневой — это сплошное «Морозко»:

— Холодно ли тебе, девица?

— Тепло, дедушка!

Вот такой разговор, ну а в конце, как положено — Иван-царевич (он немного лысоват, да и сундук с золотом, не вполне конкретно-реальный, но все же конец почти голливудский.)

Но мы-то тут не для Голливуда собрались, а для НАСТОЯЩЕЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, где, как известно, должна происходить БОРЬБА ПЛОХОГО С ЕЩЕ БОЛЕЕ УЖАСНЫМ.

Так что я продолжу свой печальный рассказ…

Одним словом, встречаешь — этих наших девочек из «САЙГОНА» — злобными мегерами, спившимися, со сторчавшимися детьми, с бесконечными обидами на весь мир, который не помог, на Бога, который пайку недовыдал.

А некоторые внешне благополучны — они, с понтом, нашли себя в какой-нибудь хлебной профессии, обрели американского бойфренда или брайтоновского «роскошного» мужчину в тренировочном костюме из сиреневой лайки, дети — посторонние им неведомые существа — плохо понимающие по-русски — вот такой вариант. Эти — благополучные часто пишут мемуары — чтобы там уж раздать всем сестрам по серьгам. И там опять — обида.

И я направлялась куда-то в эту сторону — прямой дорожкой. Злобное отчаянье все усиливалось, а чувство юмора все улетучивалось.

Почти каждый вечер я сидела за баром в «Самоваре» — пьяная, и выслушивала разные гадости, которые говорили мне неудачливые и немолодые богемные красавцы, пришедшие туда кадрить юных девушек, а юные все сидели в «Рюмке» со своими набриолиненными, в испанском стиле кавалерами — зачем им немолодые? Там, в «Самоваре» — на девушку тянула только я (остальные явно были дамы и сидели в глубине за столиками), вот мне и приходилось выслушивать всякую херню типа:

— Вот ты сидишь тут и пьешь. А хули ты работу бросила? Английский не учишь? Тут тебе не Питер, твой сраный. Тут Америка! Работать нужно! Да через десять лет, тебе уже будет сорок — и ты будешь сумасшедшая седая старуха, никому нахер не нужная!

Я резонно возражала, что мне уже 38 и, стало быть, эти «через десять лет…» уже благополучно наступили, но в ответ получала новую порцию гадостей под видом поучений. Бармена Борю уже к тому времени уволили за кражу продуктов из буфета, защитить меня было некому…

Я расстроилась до такой степени, что стала всех, кто мне скажет что-нибудь неприятное — сразу бить бутылкой по голове в ответ. Но это был тупиковый путь — там, в «Самоваре», я все же не осмеливалась так себя вести, а из всех других мест меня быстренько повыводили за локоть, в «Рюмку» например, вообще ходить запретили. И самое обидное было то, что народ и не думал от ударов бутылкой по голове — как-то исправиться — задуматься о душе.… Только моя репутация городской сумасшедшей обогатилась эпитетом «буйная».

В один прекрасный день отсутствие нормальной работы, денег, любви и дружбы, смешалось в моей душе с тремя порциями коктейля «Блек рашн» (жуткая вещь- водка с кофейным ликером!) и привели меня к мысли, что жить на этом свете — у меня более нет сил. Мне уже давно хотелось уснуть и утром не просыпаться — но самой себе я не признавалась — ведь если признаться, что находишься в такой тяжелой депрессии — то вроде надо что-то делать — ну к доктору идти — а он что? Япповские таблетки счастья выпишет! Ничего такого мне было не нужно, и, определив, наконец, свое состояние, как суицидное, я просто стала обдумывать — время, место и способ своего будущего ухода из жизни. Все это я придумала очень быстро и решила посоветоваться с Полей — единственным в ту пору другом.