Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

— Можешь этим не быть. Но тогда тебе придется не быть нашей дочкой.

Вот такой первый урок — верности СВОИМ.

СВОЕМУ-НАШЕМУ. Дальше было много разного. И преодоление, и победа и вечный комплекс — если уж вписался ЭТИМ быть — без комплекса не обойдешься. Но об этом — неинтересно. Интереснее, про другую маму, которая ответила:

— Выйди и скажи им, что Баба Катя перепутала. Ты — русский.

Особенно часто такое говорили детям от смешанных браков.

Особенно мальчикам — им ведь иначе — драться! Разбитые носы и очки. На хрен это нужно. Обучение отречению.

Потом мы росли и, СВОЕ-НАШЕ становилось все шире, и вот оно уже выросло из Яблока и Курицы и доросло до Пушкина. Вместило в себя Россию.

Там в Питере — в 89-м году произошло ОТЛУЧЕНИЕ.

Это было горько и обидно, и мы уехали.

Но здесь-то никто никого не отлучает. Тут другое слово — ОТРЕЧЕНИЕ.

Во имя чего?

Какой такой идеи?

Что сказала американская Баба Катя?

Кем, кем, теперь надо быть?

Ага, евреями еще можно, тогда — пробиваемся на Аппер Ист-сайд.

Но самое то главное — быть АМЕРИКАНЦАМИ.

ИНАЧЕ ОНИ НЕ БУДУТ С ТОБОЙ ИГРАТЬ.

А слово «русский» надобно позабыть, потому что нет такого слова и вовсе, а есть «совок».

Вот такое движение и в первых рядах — те мальчики, которых мамы пожалели когда-то…

ДА все нормально, но только потом не пеняйте, что дети вырастут посторонними вам уродами — такая ВАША линия. Зато все без комплексов.

Ладно, будьте американцами, а я вот побуду русской, потому что меня научили в три года быть евреем — ТО ЕСТЬ не отрекаться и терпеть за СВОЕ-НАШЕ,

все, что причитается. Но зато дочь моя стоит рядом и петь мы сегодня будем вместе. Как старый моряк и его сын — юнга в кинофильме «Мы из Кронштадта.

Говорила я еще много всего. Минут двадцать. Время от времени мне кричали из зала:

— Не трынди! Пой, давай!

А я отвечала:

— Кто там пасть разевает? Подите-ка, дайте ему в ухо!

Это я делала вид, что у нас с Полей тут много единомышленников, в этой толпе. Чтоб не так страшно было. Типа, у нас тут целая шайка Борцов за Идею. Наверное, к концу моей речи — шайка уже и сделалась. В основном из Бедных девушек, которые давно уже и сами так думали, но сказать вслух не решались. А на призыв, дать в ухо, откликнулся только мой интеллигентный папа и пошел искать — кому там надо в ухо давать?

Нашел кого-то, тот сразу извинился и выставил папе пиво, как пострадавшему отцу.

В общем, я призывала народ к верности и преданности, а потом сказала, что лучше всего верности и преданности учат народные баллады и городские романсы — наше русское ФЛАМЕНКО. Моя двоюродная сестра Аня — вместо того, чтобы считать себя русским, евреем или американцем, плюнула на все и объиспанилась — это не трудно сделать, живя в Квинсе — рядом с колумбийским комьюнити. Она стала танцовщицей Фламенко и отвалила в Мадрид, но перед этим успела объяснить мне, что весь текст фламенко, В общем, сводится к фразе:

«Она мне падла изменила, а я ей суке — нож под ребро!».

Так что все эти «Поедем, красотка, кататься» и «Шумел камыш» — самое что ни на есть РУССКОЕ ФЛАМЕНКО.

И суть его одна —

ЗА ИЗМЕНУ — ПЛОТЮТ КРОВЬЮ!

Вот я и сочиняю такие песни. И сейчас мы с Полей будем их петь.

Народ к этому времени уже частично подразошелся, но и оставшийся народ подразошелся частично, потому что все уже приняли, как следует. Стало весело и мне тоже — уже не страшно.

Мы с Полей, наконец, запели:

Завяли в вазочке — цветы бумажные

Ругалась верная твоя жена.

Она сказала мне, что я — продажная,

Что я — гулящая, мне грош цена.

Она красивая, она высокая,

Подушки мужнины пойдет взбивать,

А я — напьюсь сейчас, стану веселая

И вдоль по Шкиперской, пойду гулять.

А мне, кто встретится, тот станет барином

Видать пропащая судьба моя,

Я хоть с жидом пойду, да хоть с татарином,

Да хоть с извозчиком за три рубля!

Пускай жена твоя — конфекты кушает

Бока широкия свои растит.

Быть может Бог один — меня послушает.

Быть может Бог один ее простит.

Вообще то там можно менять — кто кого послушает и простит.

Теперь штук десять — пятнадцать моих песен все время гоняют в передаче

«В нашу гавань приходили корабли» — под видом народных,

и даже напечатали их в сборнике народных песен — безо всякого автора. хотя отлично знают, кто их автор, и в тот вечер, как раз и была презентация книги, где все эти тексты напечатаны. В НАСТОЯЩЕМ издательстве «Подвал» — у Кости и с НАСТОЯЩИМ копирайтом.

Все равно скоро уже все скажут, что я вру, и вовсе их не сочинила, а где-то услышала. Где, интересно, я такое могла услышать? Вот такое, например, на мотив «Вывели казаки сорок тысяч лошадей…»:

Ой, меня убили,

Ой, меня сгубили,

Ой, не пожалели меня, девку молоду

А я водки выпью, стану я веселой,

Да разденусь голой,

Да по улице пойду…

А соседа встречу,

Так ему отвечу:

Не в моем заводе нынче глазки опускать

Хочешь, чтоб любила,

Пойдем со мной, милый,

Будет нам могилой — моя девичья кровать

Не ругайте, мама,

Что иду не прямо

И куда девала я свой свадебный наряд…

А мне нынче, мама, нету стыда-срама,

Обо мне, что хочут,

Пускай люди говорят.

Свадьбу мне играли —

Десять дней гуляли,

С нашего местечку — жид на скрипочке играл…

Он меня увидел — ничем не обидел.

Только душу вынул,

А тело не забрал.

Волос его — красный,

Глаз его — опасный,

Да в его картузе — звенят царские рубли.

Ты Мария-Дева, тож жида любила,

Расскажи, как было, а после смерть пошли…

У всех народов есть баллады о том, как женщина полюбила иноверца. Но русские песни — о татарах и половцах.

О татарах написана такая важная песня — первый раз я ее услышала лет в пять: на кухне шла гулянка, я засыпала, забравшись в родительскую постель, и тут пришла Жанна Ковенчук — огромная красавица — полукитаянка. Она легла рядом со мной и стала мне петь колыбельную:

— Как за речкою да за Дарьею,

Злы татарове дуван дуванили

На дуваньице доставалася,

Доставалася теща зятюшке…

Дальше было про то, что он привез тещу, посадил ее качать люльку, а она поет:

…Ты по батюшке злой татарченочек,

А по матушке ты русеночек,

А по роду ты мне внученочек.

Ведь твоя-то мать мне родная дочь

Семи лет она во полон взята…

Дальше дочка — ее узнает, дает ей ключи и коня, велит ей брать золота, сколько нужно хватать этого сына из люльки и бежать в Святую Русь.

Маманя отвечает, что без нее не побежит.

А дочка говорит, что мужа своего, татарина — не бросит и родит ему еще детей. Этого — первенца — надо везти в Россию и вырастить русским. А остальные дети — пусть будут татарами и сама она — своему «чучмеку» (так сказали бы сейчас) — верная жена.