Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Поглядеть мне на Алешу каждый день удавалось.

Он сидел в подвале со товарищи — чистый Стенька Разин.

Товарищей человек десять — все как выпьют — есть хотят. Не буду ж я одному Алеше — курицу при них подавать. А денег нет — деньги все, какие есть — пропивают. Тогда я пришила к своему пальто специальный карман-мешок — изнутри, приду, бывало в магазин, возьму эту курицу, суну за пазуху — она раз — и проскользнет в карман. В Париже — из русских много кто ворует. И даже книга есть такая «Как я воровал в Париже». Только все шмотки воруют в дорогих магазинах. Ну, может еще духи. А у меня — КУРИЦА. Точная иллюстрация к выражению —« И грех и смех.»

С ЯБЛОКОМ легче было. Это уж меня научили. Приходи на рынок к закрытию и бери, сколько хочешь, яблок и любую другую овощ. Все почти хорошее. Я с тележкой ходила. Первый раз стыдилась туда идти, думала, там только нищие будут.

Воровать не стыдно, а просить подаяние или собирать еду с помойки —стыдно… Странно в мире все устроено… Прихожу, а там — куча людей. Ну, понятно многодетные нелегалы — арабы, африканцы, китайцы. И белые французы — старики и студенты. Меня все за студентку и принимали. Хотя старики и студенты — с мешочками, а я с тележкой, как нелегалы.

Там то у Алеши — тоже нелегалы — все как есть — без правожительства. Точно как моя бабушка в Ленинграде в Дореволюцию.

Я с морячком одним поссорилась, (он мне мешал курицу резать), рассердилась и, в сердцах, ему говорю: « Я вот счас этим ножом куриным, прирежу тебя, к ядреной матери, выкину на помойку, и никто ж искать не станет, потому как ты беспашпортный!»

Он обиделся смертельно и все потом спрашивал, как же у меня язык повернулся ему такое сказать.

Да уж… ему это не смешно. И бабушка вряд ли оценила бы такой юмор.

Опять — ЖИДЫ. Они и словом этим не пользуются. В смысле тамошние антисемиты. Не любят каких то- абстрактных удачливых ЕВРЕЕВ, которые — Коренное Население. В Питере, в Париже, в Нью-Йорке. Аппер Ист-сайд и Союз Журналистов… А жиды — это всегда — те, которые без правожительства, и по земляному чувству языка — эти ребята в подвале не пользовались таким словом. А я кормила их курицей и ругалась на всех подряд.

Внутри меня уже была болезнь. Две вещи меня от смерти отвернули — испанская кошка и американский мюзикл.

Мюзикл был «Эвита». Про жену аргентинского президента Перона. Помните? Мадонна играла.

«Донт край фор ми, Аргентина…»

Там она взяла и умерла. Именно от такой болезни. Такая болезнь от страданий бывает. Настрадалась, нанервничалась из- за своего Перона, — там у них были перонисты, антиперонисты — то его в тюрьму, то его из тюрьмы… заболела и умерла. Перед смертью вышла на дворцовый балкон — народу последний раз показаться и говорит:

— Не плачь по мне, Аргентина!

А народ — плачет! Потом тело ее, убранное цветами, в мавзолей положили. Так этот мюзикл кончается.

Наша Русская Эвита тоже умерла. И тоже от страданий. Я видела в телевизоре, как она после путча сходила по трапу. С внучкой. Можно себе представить, как она провела эти три дня.

С такой же верой, как у моей мамы, что ЭТИ люди способны на все. Причем было не вполне ясно, какие люди, но ясно что ЭТИ. Не нужно иметь большой фантазии, что бы представить себе как ЭТИ люди, да и не они, а так, последние у их, перебравшие лишнего, шестерки, взяли, например, и отрезали ей ухо. Или ногу. Я уж писала о том, что душить младенцев — чрезвычайно увлекательное занятие — малодоступное , когда жизнь идет по Законам Мирного Времени, а уж как грянет война, так всегда найдется любознательный исследователь, на предмет, что чувствуешь, отпиливая ребенку ногу.

— Развалилась страна! Тысячи внучек…

Нет, это другая книжка.

О любви к Империи, много кто писал. И хорошо писали. Киплинг, например. Да много хороших книжек:

«История Великой Империи Дзынь».

«Записки японского императора».

«Упадок Рима».

«Страдания по Империи».

Все МУЖЧИНЫ, КОТОРЫЕ МНЕ НРАВЯТСЯ — СТРАДАЮТ ПО ИМПЕРИИ. Оно, конешно понятно. Я уже выучила, чем империя была хороша.

Там был — ОГРОМНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ. Еще бы!

Да и я бы на их месте — тоже страдала по империи. Но на своем месте — я только по любви страдаю.

Раньше в Питере — вокруг меня была Империя, а внутри у меня был… Гастон в лаковых сапожках, и выходило, что мне при Империи — хорошо. Потом в Америке — вокруг демократия была, а внутри то — никого — вот и плохо было при демократии!

А сейчас я опять в Питере. Никакой империи. Вокруг — Развалины Империи, которые для приличия называют — Молодой Демократией. Внутри… Захар Михалыч и опять — хорошо. В общем, мне кажется — что вокруг — неважно.

Просто если, например, такое погружение в ВОЙНУ, что всех вокруг поубивали, или, например, такое погружение в ДЕНЬГИ, что про любовь вообще все забыли — тогда Бедная девушка остается без никого внутри и тогда — нет ничего хорошего.

А что касается тысячи внучек — то это взвешиванье детской слезки — у кого больше потянет — любимое развлечение политиков, редко кто выходит на трибуну без ведра детской слезы. Некоторые готовы и выплеснуть это ведро ради своей идеи.

Помню, какой-то журналист все цитировал какую-то татарскую даму, которая сказала, что не пожалеет крови собственных детей ради свободы ее народа.

Он писал: Интересно, что же она способна сделать с чужими детьми, ради свободы своего народа?

Да, она сильно выразилась. В результате, она всех так перепугала, что все по-мирному решили. По крайней мере, из этого случая ясно, что детская слеза лучше работает в сочетании с дрекольем в руках и пьяным рыком:

— Да мне, блин пофиг! Уйди, Федор Михалыч, уйди от греха, РАСШИБУ!!!

Вот так, собственно и выступила изящная восточная женщина. А порешили все — миром.

Бывает и так. Я побольше верю политикам, которые поменьше трындят о детях.

Евреи — МОИ очень любят детскую слезу поминать.

И они же — неугомонные, въедливые евреи, (антисемитская формулировка) с их тягой к излишнему знанию, раскопали всякие бумаги военных лет, переписку из которой ясно, что кого-то все же откупали, за спиной у Гитлера — откупали на жизнь. Откупали сами евреи, из Америки, Австралии, Палестины. Откупили некоторое колличество немолодых людей — всяких гениев и знаменитостей. А в основном, молодых юношей и девушек. Но не детей. Куда их — детей этих? Кто их будет поить-кормить? На хрен они нужны? Наверное, все они правильно делали, стараясь сохранить — Народ. Остатки Народа.

Писать об этом трудно, а уж вслух сказать — вовсе невозможно. Может и знать это — ненужно.

Но я — знаю. И не хочу ставить в голове заслонку.

Французы тоже замечательно отличились: в каком-то предместье под Парижем, сначала забрали только взрослых, а дети, вот такие,