Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

маленькие, черненькие, чужие, невоспитанные дети —

беспризорными бегали по улице.

И благонамеренные буржуа написали бумагу — прямо в Гестапо — приберите, мол детишек — детишки должны находится рядом с родителями. И этот вечный теперь ответ — «Мы не знали куда их повезут». Но в соседнем предместье — ТАКИХ детей — прятали. В подвалах. В католических монастырях. Кто-то прятал. И было это — после Польши. После Чехословакии.

Все уже все знали.

Дети — не нужны. Мидлклассу не нужны — Чужие дети. Политикам — никакие вообще дети не нужны. То есть живые и веселые.

Ясно сказано — нужны — ДЕТСКИЕ СЛЕЗКИ. Кровь — тоже нормально. Честный из них тот, кто при попытке произнести слово «дети», крикнет как в старом анекдоте: «Гусары! Всем — молчать!»

В этой книге — тоже не нужны никакие дети. Эта книга — не про детей. Она про Яблоки, Куриц, Пушкина и Бедных девушек.

У Довлатова в «Иностранке» есть замечательные слова. Там героиня — Маруся Татаренко отвечает ухажеру-диссиденту, что не может пойти на митинг в защиту жертв политических репрессий, потому что должна забрать ребенка из детского сада. Он ей говорит, что если каждый будет думать о своем ребенке, то мир рухнет в тартарары.

А она отвечает, что ей, мол, кажется, что наоборот, если каждый будет думать о своем ребенке — то все в мире скоро наладится. Я тоже так думаю. А у бездетного человека всегда найдется Ребенок Двоюродной Сестры.

У Егора Летова есть душераздирающее произведение о каких-то мифических Врагах, которым, помимо дежурного набора пороков вменяется в вину еще и повышенная любовь к собственным детям. Похоже — что это о евреях. Идиома — как негритянское чувство ритма. ЕВРЕИ ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ.

Не так сильно, как тебе кажется.

Хорошо, что ты не читал этих бумажек — переписку с немцами во время войны.

И слава Богу, что тебе, мудаку, никогда не придется составлять такие бумажки и решать такие вопросы — кого вынуть из смерти — стариков, молодежь или детей?

И предку твоему не приходилось, потому что татары брали — не в смерть — в Полон.

Тоже хорошего мало — и сидел наверное князь, решал, подсчитывал.

Бабы голосили — как всегда, ясное дело, в первую очередь детей сдавали — что с них толку? Поэтому девочка из песни — из той про «дуван дуванили» — она «семи лет во полон взята», а мать — в тот раз дома осталась.

Но только история — другая. Не столько во времени поближе, сколько похуже…

Про детей, это ты зря. Потому что дети — ВСЯКИЕ НЕ НУЖНЫ. И, гусары, молчать! А то можно запросто по очкам получить, несмотря на то, что, как сказала одна Бедная девушка — без тебя не полон наш народ, а с тобой — наоборот!

Был у нас один, который по моему, пожалел именно детей. Есть такое подозрение. Хотя бы потому, что не говорил слово «дети». Наверное, он был не политик, а шут гороховый. По крайней мере, непристойно сейчас поминать его добрым словом. Сталина — даже почти модно. Ну, понятно, усы и все же некое грузинское обаяние.

Опять же война — Победа. Возможность помимо слова «дети», сказать еще и, изумительное по звучанию, «братья и сестры».

А этот что? Слова — сплошь несерьезные — «дрисня», «кукуруза», стучанье ботиночкой — натуральный скоморох.

И еще расстрелял каких-то мало повинных ворюг, которые, ясное дело «милей, чем кровопийцы». Вот поэтому я и думаю — что он именно на детях сломался. Вся система — к тому времени уже сталинская, работала — на нормальном — ветхозаветном отсутствии сантиментов. Там же ясно сказано :

По детям — ПЛАЧЕТ РАХИЛЬ! То есть — лично ихняя мамаша.

Остальным не беспокоиться, оставаться на рабочих местах.

Система работала на слезах, крови, оторванных руках и ногах — в том числе и детских, пока не нашелся человек, который перед детской именно слезой — остановился. Не захотел — взять на себя. Человек — полностью деревенский и довольно бабьего вида.

Шут, скоморох, по-деревенски, по бабьи пожалел. Был ли он хорошим политиком? Я в этом полная лохиня, никогда не пойму.

Он правил — такое короткое время.

Вынул из смерти столько народу…

И осталась золотая шутовская голова на Новодевичьем.

Святой Никола, спасибо, ты выдал ему персональную пенсию — хороших детей.

Они тоже распространились на два континента, и где-то в дебрях американских университетов живет его NINOCHKA — милая ученая девочка — сокровище и приданое семьи. И она любит его — как я своих дедушек. Бедные дедушки!

…А что до Бедной Девушки — ей один совет:

— Береги свое дитя, Бедная девушка, оно никому недорого, кроме тебя. И…

НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ В ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ!

ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ ОПАСНЫЙ….

С той внучкой — (а никто и не помнит о ней: «Там, что был ребенок, в Фаросе?»),

как раз все в порядке.

Умерла бабушка. От той самой болезни — перестрадания. Перестрадала.

Никто ее не называет «Эвита». Было принято не любить ее. Вся страна смеялась. Выскочка! Райка!

— Говорит Маргарет Тетчер — «хочу, говорит, сережки — точь в точь — как у вас!»

— Во — воспитание! Пустили Дуньку в Европу! Ишь — сережки ей подавай! Как у самой Тетчер. Ишь — ножки — то показывает! Туфельки-шарфики! НА ДЕНЬГИ НАРОДНЫЕ!

Может не вся страна? Мне она нравилась. Тем что — СЕРЕЖКИ, ТУФЕЛЬКИ, ШАРФИКИ. И что после Аликс — (а уж ту- то ненавидели! А теперь все деток ее поминают) впервые — Женщина.

Первая наша — леди. Бедная девушка. И не Дунька она, а Элиза Дулитл. С нее и началась вся эта «техника мягкого ввода» — возрождение российской Бедной Девушки из простых.

До сих пор не могу привыкнуть. Иду, слышу сзади разговор:

— А в субботу к нам сельдь должны завезть. Я себе возьму и другим раздам…

Слышу и представляю себе что-то такое — из Галича. От чего плакать хочется. А что еще может быть в рыбном отделе? Повернулась — идет себе бычок — качается, а с ним под ручку…

Я ее даже узнала — я ее вижу каждый день в этом рыбном. В халате и нарукавниках.

Узнала потому что — портреты рисую с детства и у меня память на лица. Потому что эта Золушка превратилась — в НАСТОЯЩУЮ ДЕВУШКУ ИЗ ЖУРНАЛА. Не в Тетку из Торговли, а в Девушку из Журнала. Раньше таких не было. В продуктовых — точно таких не стояло. И не от богатства и связей — они стоят в рыбном. Понятное дело, что-то они варят на этой рыбе. Немножко — на туфельки-шарфики, и слава Богу, что могут наварить. Бедная девушка — Стержень Нации.

Умерла наша выскочка — Элиза — Эвита.

«Не плачь по мне, Россия…»

А я — плакала. Вышла с этой газетой из редакции «Новоруского Слова» и расплакалась прямо на Пресловутом Бродвее.

Святой Никола, расскажи ей про туфельки маленьких продавщиц. И что провинциальную модницу теперь не отличишь от столичной — французские журналы продаются повсюду — а уж когда есть информация, о том, что носят в Париже — Бедная девушка не растеряется и сообразит, как соответствовать.