Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

Летние дни надо жить с солнцем, от восхода до заката, ритуально встречая утро и провожая вечер, — как мои отец с матерью. Предрассветная тишина говорит со мной. Если внимательно прислушаться, услышишь, как ходят и говорят жители этого дома, сто лет назад встававшие на рассвете.

Но ночь тоже моя.

Читал маме из «Колдуна» [112] «Колдун» («Raganius», 1939) — роман Винцаса Креве-Мицкявичюса (см. сноску к с. 143). (он ей очень нравится) и из «Старого поместья» [113] «В старом поместье» («Sename dvare», 1922) — повесть Шатрийос Раганы (Мария Печкаускайте, 1877–1930). (от которого потекли слезы). <���…>

Вчера ночью опять был налет советских самолетов. Только один пролетел прямо над головой. Другие гудели где-то над Шнеришке и зажгли несколько парашютных ламп. Кажется, они что-то разбрасывают. Говорят, что в округе Таурагнай разбросали много воззваний на литовском, даже книжку поэзии маленького формата, которая есть у кого-то в Утяне. Адольфас ее достанет и принесет посмотреть.

Закончил читать маме «Старое поместье». Она тут же встала с просветленным лицом и помолодевшей походкой вышла. На этот раз я чуть не расплакался.

Воскресенье. Проводил в Зверинец Д. С. и Ж. М. Поскольку возвращаться домой и там ничего не делать было рано, зашел к Йонасам. Там уже был Пятрас Вайчюнас [115] Пятрас Вайчюнас (1890–1959) — поэт, драматург, переводчик. После войны жил в Литовской ССР. — такой исхудавший, казалось, щеки у него во рту скоро склеятся. Он большими шагами, почти бегом, мерил комнату и, размахивая руками, предрекал скорое возвращение большевиков. Сам он непоправимый оптимист, но тут полностью был согласен с пессимистом Йонасом: «Да, поверьте, приближается большевистская чума! Дева смерти уже появилась!» и тут же по-польски продекламировал первую строфу «Песни вайделота» [116] Из поэмы Адама Мицкевича «Конрад Валленрод» (перевод Н. Асеева): Когда чума грозит Литвы границам — Ее приход предвидят вайделоты, И если верить вещим их зеницам, То по кладбищам, по местам пустынным, Зловещим дева-Смерть идет походом… .

Как мы и договаривались, Ганя отвела нас в частный антиквариат, который находился на узкой, почти до окон заваленной осенними листьями улочке (пришлось брести спотыкаясь). На самом деле, это квартира ее друзей из Варшавы, где продают книги на польском (в большинстве), французском, русском и немецком языках, которые приносят их знакомые. В дверях нас встретил очень вежливый человек с огромной овчаркой. Он тут же провел нас в заваленную книгами комнату на втором этаже и оставил одних. Книг на самом деле было много, почти все новые. Их изобилие перебило мне аппетит, и я выбрал только четыре небольших книжки: «Surowy jedwab» Павликовской, «Белую стаю» Ахматовой, «Paludes» Андре Жида и «Album de vers anciens» Поля Валери [117] Мария Павликовская-Ясножевская (1892–1945) — польская поэтесса, поэтический сборник «Сырой шелк»; «Топи» Андре Жида (1869–1951) — литературная сатира; поэтический сборник «Альбом старых стихов» Поля Валери (1871–1945). .

Мотто на 1944 год:

Немцы отступают по всему фронту. На севере Ленинграда окружение прорвано, и самый опасный для Литвы фронт идет сейчас примерно по линии Новгород-Старая Русса-Холмы-Витебск-Орша. На средней полосе почти все бои отступления идут по эту сторону Днепра. На юге советская армия прорывается к реке Буг. Положение на фронтах странным образом напоминает лето 1941 года, только теперь в пользу русских. Но в Вильнюсе пока что никто из-за этого не волнуется.

Увы, этот фаталистичный покой обманчив. Хорошо не думать об опасности и откладывать все на завтра. Боюсь, что скоро нам, всему народу, придется опять учиться выживать — кто волком, кто лисой, долгие годы жить нацией без государства и пытаться сохранить себя.

Устав от таких мыслей, иду к В. П., который, как слышу, только что вернулся из города. Он в любой ситуации находит слова, чтоб «сердце утешить».

Вчера Альгис З. многозначительно спросил меня, не хочу ли я познакомиться со «Стариком», руководителем ЛЛА [119] LLA (Lietuvos laisves armija) — Армия освобождения Литвы, организована в 1941 г. ? Я согласился, а сам подумал: ну и конспиратор! Когда стемнело, он повел меня, почему-то держась поближе к стенам домов, в один двор на Большой улице, велел забыть куда. Там мы поднялись на второй этаж и встали у двери в конце темного коридора. Перед тем как войти, он снабдил меня последними инструкциями: я не должен расспрашивать о подпольной деятельности, не должен упоминать никаких имен etc. Постучали условным стуком, дверь открыл… и я чуть не выпал из ботинок: это был один мой старый знакомый, К. В., с каунасских времен. Он и тогда так держался, как будто принадлежал к какой-нибудь тайной организации. Поскольку я не чувствовал себя прирожденным конспиратором, то они даже не пробовали меня вербовать. По дороге домой Альгис был недоволен, что все так нетаинственно закончилось. (P. S. 1996: Только сейчас, когда я переписываю, мне впервые пришло в голову, как неразумно было тогда все это записывать). <���…>

О. скопировала и прислала (помню ли я?) надпись, которую я сделал три года назад на дверном косяке:

Мой патриотизм. По отношению к Литве я не могу быть ни нейтральным, ни объективным, поскольку это мой воздух, которым я дышу, мое тело и кровь. По отношению к литовцам я стараюсь быть объективным и непредвзятым, и все. Вот такой у меня патриотизм. <���…>

Оргия весны, само цветение и над всем нависает какая-то фатальная полутень.

Утром шел по Замковой улице и увидел приближающуюся со стороны Остробрамских ворот Йоне — какую-то посеревшую, опустившуюся, одетую в затрапезные одежки, в обеих руках — прозаичные сумки. Я хотел было помочь, но она вдруг ускорила шаги и исчезла в ближайшем переулке (как будто убегала от меня).