Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

Мы оборачиваемся. Телега стоит. В нашу сторону бегут двое в полувоенной одежде. Щелкает затвор ружья.

— Руки вверх!

— Кругом! — за первым приказом следует второй.

Чувствую водочный запах.

— Вперед, — стрелки гонят нас к телеге, подталкивая прикладами.

С поднятыми руками проходим несколько шагов. Впереди, рядом с возчиком, сидит молодой, интеллигентного вида мужчина в гражданской одежде. На ремне у него висит кобура с пистолетом, в руках ружье.

— Откуда идете?

— Из М.

— Из Таураге.

— Куда направляетесь?

— В Вилкию, в костел, к настоятелю.

— В Каунас, домой.

— Большевики?

— Нет, — отвечаю я.

— Нет-нет, — пугается старик.

— А зачем тогда с жидом вместе идешь? Или распоряжения не знаешь?

— Не слышал я. Идет человек по дороге… Вот и пошли вместе.

— Не человек, а жид, — поправляет кто-то с телеги.

— Катись, старый! А с жидами и большевиками не связывайся, — велит старший, а потом сурово обращается ко мне:

— Документы!

Подаю ему паспорт, военный билет, выданный комендантом Таураге пропуск.

— Чего там еще проверять? Шлепнуть, и дело с концом! — ворчит один.

— Ехать надо, а мы тут возимся, — прибавляет другой.

— Кончай разговоры, — обрывает старший, прочитав выданный комендантом Ausweis. — Что ты делал в Таураге?

— В больнице работал. Я врач.

— Тухлыми селедками торговал, — ухмыляется кто-то.

— Литовцев арестовывал! В Сибирь увозил! — шумят остальные.

— Назови мне врачей-литовцев, работавших в Таураге, — не обращая внимания на крики, продолжает старший.

— Прусявичюс, Раславичене, Юрявичюс, Раславичюс…

— А кого из них в Сибирь увезли?

— Никого. Все продолжают работать в Таураге. Увезли только детского врача Аронсонене вместе с мужем, служащим.

— Врешь, гадина! — шумит его свора. — Все жиды — большевики. Весь наш народ извести задумали! В Сибирь вывезти собирались. Ничего у гадов не вышло!

Задвигались на телеге, заволновались. Вскакивает один, вскакивает другой, пытаются пробраться к старшему.

— Кончай митинговать! — слегка повысив голос, говорит тот. — А почему желтую звезду не носишь?

— Не знал я, что надо. Только в пути узнал, что вышло такое распоряжение, — соврал я. — В Вилкии попрошу кого-нибудь мне выкроить.

— Вали отсюда и больше за чужие спины не прячься. С литовцами в разговоры не вступай.

Телега с грохотом покатила в сторону Середжяй, издали угрожая ружейными стволами. У меня дрожат ноги.

Старик поплелся к Вилкии. Я, немного отстав, потащился следом. Приблизиться не смею. Так, один за другим, и шагаем в Вилкию.

Никто мне не мешает двигаться свободно: немцев нет, белоповязочников не видно. Иду, а мне повсюду мерещатся наставленные на меня ружья. Так и жду, что из любого двора, из-за любого угла услышу, как недавно, полтора часа назад: «Стой! Куда идешь? Документы!»

Дальше идти не решаюсь. Дело к ночи, и надо через Неман перебраться, а я не знаю, в каком месте и где безопаснее всего. Кто посоветует? Надо к кому-нибудь из коллег зайти, там объяснят.

— Где тут у вас доктор? — спрашиваю у прохожего.

— Который? — неожиданно вопросом на вопрос отвечает он.

— А какие у вас есть?

— В третьем доме слева — доктор Р. — называет еврейскую фамилию. — А доктор Ж. — на той стороне улицы.

Вторая фамилия мне ничего не говорит.

Долго стучусь в дверь кабинета доктора Р. Никто не хочет меня впускать… Наконец дверь открывается.

— Вы зачем к нам? — спрашивают меня.

— Я к доктору Р.

— Это я, — слегка удивившись, отвечает мужчина средних лет.

— Можно войти? — перехожу на идиш и наскоро выкладываю свою дорожную историю и сомнения насчет дальнейшего пути.

Врач смотрит на меня, как на чудо.

— Прошу в дом, заходите, пожалуйста. Господи Боже! Вы так от Таураге и идете?

— Да, от Таураге.

— И никто вас не остановил? Не арестовали? Свободно весь путь проделали? — все не может поверить Р.

Я рассказываю ему о встрече с белоповязочниками, он, разволновавшись, выспрашивает подробности, а потом, словно что-то припомнив, говорит:

— Если вы из Таураге, должно быть, знаете доктор Хазана.

— Конечно. Дерматовенеролог.

— Мой шурин. Сейчас у нас живет.

Доктор Р. встает, открывает дверь, ведущую в квартиру. Теперь мой черед удивляться: передо мной стоит таурагский врач Хазан.

— Доктор! — бросается он ко мне. — Откуда вы?

Коллегу Хазана я знал еще со студенческих лет. Вокруг пожилого медика, долго, с перерывами учившегося, часто собиралась молодежь. Мы быстро заметили одну странность Хазана — особенную боязнь микробов.

Хазан почти не обращал внимания на свой внешний вид, одет был неизменно в широкий, будто на вырост сшитый мятый пиджак и широкие брюки, которых никогда не гладил, но необыкновенно тщательно следил за своими руками, розовым, будто нарумяненным, лицом и блестящей, словно отполированной, лысиной. От коллеги Хазана всегда невкусно пахло простым, дешевым хозяйственным мылом. Туалетного мыла он не признавал, считал, что хозяйственное без всяких добавок самое здоровое и моет чище всего. Для того чтобы устранить микробы, твердил Хазан, достаточно почаще мыть руки с мылом. Его, закоренелого холостяка, студенты часто поддразнивали, но Хазан и сам любил пошутить и умел дать отпор острякам. Зато он быстро сживался с молодым студенческим коллективом, и все его любили за веселый и общительный характер.

Пожав мне руку, Хазан стал бродить из угла в угол. Ермолка, прикрывающая макушку, маловата для его головы, видно, кто-то ему одолжил.

— Весь день псалмы читает, — осторожно шепнул мне доктор Р.

Лицо у Хазана все такое же свежее, ясное, пахнет от него все тем же дешевым мылом, но румянец пропал. Пропал и веселый, плутовской взгляд. Доктор мечется по комнате, словно загнанный, обессилевший, последние секунды борющийся за себя зверек — по клетке.

— Все кончено. Теперь наша очередь! — на минутку остановившись, в отчаянии восклицает Хазан, после того как я, по просьбе доктора Р., рассказал о своей встрече с белоповязочниками.

— Почему кончено? Напротив! Ведь коллега вернулся целым и невредимым, белоповязочники его отпустили. Вот он стоит перед вами! — раздраженно говорит доктор Р.

Он предупреждает меня, что у Хазана, скорее всего, расстройство психики, мания преследования, — тот призывает всех евреев принять срочные и радикальные меры для спасения своей жизни. Дольше ждать нельзя, надо действовать, иначе всех перережут!

— Все кончено! Нельзя ждать сложа руки. Надо действовать! Доктор, никто не хочет меня понять, скажите вы им! — обращается ко мне Хазан.

— Да почему кончено? Я, как видите, жив, — говорю ему, повторяя следом за доктором Р.