Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

В бункере все спят. Один только я бодрствую со своими нескончаемыми мечтами. Мысли летают словно птицы, и в грудь вливаются жаркие волны…

<���…> Оба поэтишки (Капсас и его друг) вчера читали свои творения. Тяжелое, черное, как земля, настроение сочится из каждой строчки их стихов. Однако все вертится главным образом вокруг их личных переживаний, горестей. Ни одного слова о том, что пробуждает в молодежи и во всем народе решимость, ни одного слова о надежде на лучшую жизнь, ни одного слова о героизме деревни! От каждой строчки веет тяжким мещанским страхом, безнадежностью, отчаянием. Разве можно таким творчеством расшевелить, пробудить народ, зажечь огонь любви? Что же будет, если все заразятся таким пессимизмом? Само собой, наш народ в бесконечно трудном положении, но это не означает, что мы должны от безнадежности опустить руки. Такие пораженческие настроения только послужат большевикам. Люди некоторое время горюют, а потом понемногу смиряются. Велик тот, кто способен в горе песню петь. Ведь сто раз правда то, что Майронис, Кудирка и другие пробудили наш народ от вечного сна. <���…>

Сегодня собирал буквы для нашей типографии. Увы, у нас есть только половина. Этого и следовало ждать, разве что НКВД пришлет нам типографию. Ищи дураков. Будем и дальше выпускать свою газетку на ротаторе. Капсас доставил нам новый ротатор.

Уже довольно давно ничего не знаю про Костаса. Как там у него, бедняжки, дела? Денег нет, еды тоже. Главное, маме не может помочь. Ах, дорогая ты моя мама, увижу ли тебя когда? С отцом так внезапно расстался, а теперь тебя на Урал выслали. Отец погиб, хоть бы ты, моя милая мама, у меня осталась. Никогда не забуду 10 июля 1944 года, когда я впервые на долгое время был разлучен с домом и родным краем. Тогда была такая звездная ночь, какая может быть только летом. Но какая она была грустная, Господи! В ту ночь родители ушли из дома, потому что вести о приближавшихся большевиках делались все страшнее и страшнее. Я остался один в совершенно пустом доме. Всю ночь пролежал во дворе на лавке, не мог уснуть. Тогда я еще и не предполагал, что меня ждет. Воздух дрожал от гула самолетов. Где-то далеко видны были огоньки ракет: это бомбили наши города. У меня, да и не только у меня, у всех на душе было печально и уныло. Через мои родные места прокатилась новая волна войны.

На следующий день я встретился с родителями. Простился. Я уже обрядился в немецкий мундир, уезжал в один из наших отрядов «обороны родины», которые организовывали в Жемайтии. Отец плакал, так сильно плакал, я никогда не видел, чтобы он так плакал. Плакал и я, но не так сильно… Потом мы расстались. Несколько недель спустя он погиб — осколок бомбы попал ему в висок, и он умер так тихо, что рядом сидевшая мать не сразу это заметила. А я? Я шатался по Литве. Из отрядов «обороны родины» ничего не вышло. Мы все надеялись, что родину можно защищать и в мерзкой немецкой форме. Но немцы мало чем отличались от коммунистов. Они обманули нас и использовали. <���…>

В бункере и снаружи совсем тихо. Все спят, а я, как обычно, со своими страданиями и мыслями один бодрствую. Какой-то комментатор холодно и разумно вещает из Лондона о судьбе рурской промышленности. Ах, эти английские политики! Если бы они меньше говорили, может, сегодня все было бы по-другому…

Ужасный кашель мучает меня уже четвертый день. Надо идти ложиться. <���…>

<���…> Завтра Сочельник… Пятый сочельник, который я провожу Бог знает как.

Сочельник 1944 года я вообще не праздновал. Сторожил аэродром в Граце. Небо было звездное, и, глядя на него, я думал о далеко оставшейся Литве и о домашних.

В 1945 году в Сочельник я грузил уголь в Донбассе. В 1946-м за день до Сочельника выдали наш бункер. Мы с Жайбасом несколькими часами раньше перебрались в соседний. Днем уже горели избушки. Мы вылезли из бункера и, увидев дым, я сначала подумал, что он идет от хозяйской курной избы. Оказалось, дымится сожженная рига. Тогда погибли Никштайтис, Рактас, Лорд и Витянис [139] Никштайтис — Адомас Камандулис, р. в 1915 г. в Алитусском уезде, погиб 23.12.1946 г. в деревне Микалавас Даугайской волости. Райнис — Костас Рактас — Альфонсас Микайлёнис, р. в Алитусском уезде, погиб 23.12.1946 г. в деревне Микалавас Даугайской волости. Лорд — Ричардас Гольштейнас, р. в Алитусском уезде, погиб 23.12.1946 г. в деревне Микалавас Даугайской волости. Витянис — Пятрас Плитникас, р. в 1922 г. в Алитусском уезде, погиб 23.12.1946 г. в деревне Микалавас Даугайской волости. . С тех пор прошло ровно два года. Мы с Жайбасом тогда шли всю ночь. И как только пробрались мимо русских? Спали в старом бункере. На следующий день вымылись и кутью ели у О. (теперь она под арестом, сидит в тюрьме).

Сочельник 1947 года я провел в Шилае.

Теперь 1948 год. На этот раз решили стол накрыть в нашем бункере. Капсас обещал приехать. Сегодня должен подтвердить. <���…>

Не спрашивай, по ком звонит колокол — он звонит по тебе…

Новый год. 1 час 40 минут. Ночь. В бункере только мы с Веверсисом. Веверсис спит, я слушаю радио. Недавно передавали новогодние поздравления. Кто знает, что принесет нам этот год?

В бункере холодно, не могу сосредоточиться и готовить новости для «Колокола свободы». Спать не хочу. Жду Гуобу и Вильниса [140] Гуоба (Вяз) — Вацловас Петраускас, р. в 1926 г. в Алитусском уезде, погиб 22.06.1950 г. в деревне Буда Даугайской волости. Вильнис (Волна) — Альгирдас Скинкис. . Они хоть кофе сварят.

Я все тревожусь, что нами слишком мало сделано. Главное, краски нет. Могли бы хоть пропаганду вести. <���…>

Несколько дней спустя появился и Капсас. Оказывается, он потерял листок с зашифрованной фамилией и датой встречи и теперь примчался один…

Очень соскучился по Ванагасу. Я с ним лучше сработался, чем с остальными, и мы друг друга хорошо знаем. С Карюнасом пока ни за какую работу не брались. Ну хоть сегодня начнем разбираться, что там с награждениями.

Этот наш уголок леса — настоящий, как говорят русские, «бандитский притон». Уже несколько дней в двух бункерах бывает по 12–14 человек. И никто не догадывается, что здесь, под землей, так много живых существ. Странно иногда, как подумаешь: вот люди наверху ездят, дрова рубят, и никто не догадывается.

Вокруг нашего бункера такая суета. Недавно целых три дня деревенские над нашим потолком рубили деревья. Когда с колодами ехали через вход, казалось, могут к нам провалиться. <���…>

Вчера написал одну матрицу. Надо еще побольше приглашений отпечатать. Карюнас с Веверсисом выписывают свидетельства. Капсас пишет дальше свою, как он ее называет, «друлиаду» [141] Предположительно слово «drulijad» образовано от «Drulis»: был партизан с таким прозвищем, и даже не один. . Люди хоть посмеются, когда напечатаем.