Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

Но это аксиома. А посмотрим дальше. Как зажат, скован человек! Как он бессилен и бесправен. С одной стороны, культ общества… <���…> С другой стороны, общество его стреножит, у него нет своей территории, даже маленькой, деваться некуда.

Поэтому рядом с общественной значимостью как общим фактором лит<���ературного> процесса остается один из важнейших критериев — критерий понимания, изображения человека, любви к человеку. Чем больше человек освобождается от пут, от общественного стандарта, от обязательного для всех образа мыслей, тем он богаче и самобытнее, тем лучше для литературы. Так что одним из важных критериев должно быть развитие отдельной личности, углубление человечности, изоляция и отмежевание от навязанных норм. Это своего рода противоречие: для общественного прогресса требуется как можно больше дисциплины, а для прогресса литературы как можно больше индивидуализации. И это очень важное обстоятельство. Для нашей современности характернее всего конфликт между системой и индивидуальностью. Попрание индивидуальности. Поэтому любое ее пробуждение и рост сознательности — показатель прогресса. Но, господи, это такой старый и затасканный лозунг, до такой степени этап прошлого, и только наши ненормальные условия возвращают его в круг эстетических ценностей, хотя, без сомнения, это вечный и непреходящий критерий литературы.

Если с этой точки зрения смотреть на нашу совр.<���еменную> литературу, мы увидим большие усилия и значительное пробуждение. Человек вылезает из уравниловки, из стандарта. Мечется в его рамках, ненавидит их. Осознает себя. И мучается. Характернее всего тут проза Ланкаускаса [155] Ромуальдас Ланкаускас (р. 1932) — прозаик, драматург, переводчик, художник. . Конфликт между обществом и личностью — вечный. У нас он был объявлен решенным. И он решен — в пользу государства. Литературу тоже подталкивают к тому, чтобы она решила его в пользу государства. Но по природе своей она может решать только в пользу отдельной личности.

Теперь подходим к третьему критерию. Это критерий судьбы и положения народа. <���…> В Европе, где нет конфликта между жизнью народа и жизнью государства, это лишено такой остроты. А у нас имеет первостепенное значение. Народные чаяния, национальное самосознание и психика, усилия, брошенные на борьбу за выживание, становятся сейчас одной из важнейших вещей. Когда-то я был к этому равнодушен. Казалось, бессмысленно что-либо делать: не та эпоха. Однако каковы бы ни были условия, все же выстоять, сохранить себя — одна из важнейших задач. Как человек хочет выстоять, так и народ. А литературная жизнь возможна только через сознание и психику народа. <���…> Надо сказать, что с точки зрения этого критерия наша литература чрезвычайно скудна и мелка. Народного самосознания касается лишь по верхам. И что там глубже, мы не знаем. Законы народной жизни выводятся из газетного материала.

У Корсакаса и других была абсолютная монополия на социальный критерий, оторванный от жизни и чаяний народа. Но это критерий односторонний. Особенно сейчас.

Итак, если литература поднимает народное бытие, сознание, касается пластов психики — это мера прогресса. Примитивная, притащившаяся из XIX века. Наконец, консервативная, заключающая традиции в оковы. Но таких условий, как своеобразие нац.<���иональных> типов, даже национальность психики, игнорировать нельзя.

Конечно, никакой перспективы нет. Этот вопрос не имеет никакого политического решения. Это трагедия атомного века и многих народов. <���…>

<���…> Какая сложн.<���ая> жизнь. На самом деле идешь прямо — натыкаешься на стену, а компромиссы убивают морально и творчески. И так и эдак плохо, и так и эдак трудно. Но мне кажется, что писатель, создавая произведение, не должен соглашаться ни на какие компромиссы. Только тогда будет полноценным его творчество. Хотя в литературной жизни нужна более разнообразная и гибкая тактика. Нужны и соглашатели, и храбрецы. Только благодаря конформистам могут существовать нонконформисты. Такова диалектика.

Межел.<���айтис> написал книгу против критиков, полную злобы и маразма. <���…> Вот тебе и финал «новатора». Мучился, боролся, а закончил ролью жандарма. Фактически таковым и остался — дитя сталинизма. Не смог это из себя выдавить. Как и большинство. В чем этот сталинизм? В попытках наводить порядок в литературе пол.<���итическими> методами. Этот — советский, а тот — несоветский. Мачерниса публиковать нельзя, Тисляву [156] Витаутас Мачернис (1921–1944) — поэт. В 1970 г. автор настоящих дневников написал предисловие к первой книге стихов Мачерниса, выпущенной в советской Литве; Юозас Тислява (1902–1961) — поэт, переводчик, журналист, издатель. В 1932 г. эмигрировал в США, был активным деятелем литовской диаспоры. тоже, потому что несоветские. Это чисто политическая оценка литературы. Она очень глубоко засела. И, главное, в поэтах, которых это, казалось бы, меньше всего должно волновать.

Опять конфликт. Опять бессонная ночь и пустые монологи, обращенные к тишине. Их никто не услышит.

Посл.<���еднее> заседание по «Весне поэзии» [157] Имеется в виду альманах «Весна поэзии» («Poezijos pavasaris»). . Вылетают письма Балтрушайтиса. Не подходят к юбилею. Балтакис через силу впихнул статью Йонинаса [158] Антанас Йонинас (1923–1976) — поэт, публицист. Лауреат государственных премий. , где вся поэзия послевоенная отмежевывается от культа. То есть ничего общего и не имела. Я, конечно, высказался против. Так он теперь меня обвиняет, что я зажимаю все советское.

Зло берет. Это ведь стартовый выстрел для всей редакции. Тем самым понемногу сдаем одну позицию за другой — все, что с таким трудом завоевано. Возвращаться будет трудно, а то и невозможно. В юбилейный год позиции, скорее всего, останутся неизменными. <���…>

Что за дурацкие речи, что в послевоенные годы не было в поэзии сталинизма, если он до сих пор еще сохранился. Ведь зажим иного мнения, публикация мелких стихов, восхваляющих власть, и отказ от тех, в которых выражено хоть какое-то недовольство или хотя бы грусть, снисхождение к лозунговой критике и зажим профессиональной — самые что ни на есть характерные черты сталинизма.

И все это идет, все это становится атмосферой. И это делают люди, причем без всякой перспективы, без всякой стратегии, без всякой ответственности…

Был в Ин-<���ститу>те Вашкялис [159] Бронюс Вашкялис (р.1922) — театровед, литературный критик, бежал в США в 1944-м. . Как странно и даже страшно. Обычный человек. Читает те же книги. Интересуется тем же, восхищается Вайчюнайте [160] Юдита Вайчюнайте — см. в настоящем номере. . А между нами высокая стена страха. Если бы говорили шутя, но нет — трещина, прошедшая через мир, прошла и тут. И снова тебе мерещатся русские на площади Ленина.