Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

Так и жили. Но это я сильно отвлеклась. Хотела лишь сказать, что родителям нашим досталось много, как говорят в Сибири, хлебнули горячего до слез, что уж с них спрашивать любовь да нежность. Главное, рожали, не выскребали из себя, а рожали детей и не бросали потом, а в поте лица своего «поднимали» — было тогда такое выражение.

Но любви, да, любви обычно недодавали. А психологи говорят, что субъектом любви может быть только тот, кто побывал объектом любви. Может, и так.

Наталья с сестрой хоть и учились в школе неплохо, но были невысокого о себе мнения, были худо одеты и после школы планов больших не строили, а сразу подались работать на завод. Здесь Наташа и встретила своего мужа. Любви, опять же, большой с него не спрашивала, да и себя особо не пытала — люблю не люблю. Сердце девичье обмирало — чего же еще. Поженились. Дети родились: мальчик и девочка. Квартиру от завода получили — забот хватало. Муж учиться надумал. Она согласилась: «Конечно! Мы справимся. Пусть хоть у тебя образование будет…»

Годы мчались вихрем, все в заботе о детях — сыне и дочке. Уж им-то, кровиночкам своим, Наталья была готова и душу отдать. Одеть старалась не хуже других, накормить повкуснее. До себя очередь, понятно, не доходила.

«Да-а, хороша, нечего сказать…» — Наталья стояла перед зеркалом в прихожке. Впервые стояла так, без дела, пристально рассматривая себя. Лицо бледное, уголки губ опустились уныло, морщин вон сколько… Тонкие светлые волосы выбились из-под косынки. Фартук застиранный, в пятнах, рукава кофтенки обтрепались совсем, и она их подгибает внутрь, чтобы незаметно было… «Да-а-а…»

Долго, слишком долго ей ничего не нужно было лично для себя. Одевала детей. Покупала что-то мужу. И никогда — почти никогда — себе. Отмахивалась: «Да кто на меня смотрит, кому я нужна… И так сойдет. Квартиру вон надо обставить, кровать сыну купить, вырос совсем…»

И правда. Муж словно бы смотрел сквозь нее. Не замечал. Может, и в других семьях так после долгих лет совместной жизни, Наташа не знала. Но у них было так. И дети привыкли, что маме ничегошеньки не нужно. А однажды она поняла вдруг, что сын стыдится ее. Наталья пришла тогда на родительское собрание. Сын встретил ее у класса, метнул быстрый взгляд, покраснел. Сказал почти грубо: «Да сними ты это пальто… — и добавил, как бы желая смягчить грубость, — в классе жарко».

Наталья вошла в класс, побыстрее сняла пальто, теплое, удобное, но старое до неприличия. Села подальше от доски, как нерадивый школьник. И все поправляла и поправляла косынку на шее, волосы, юбку обдергивала… Невольно обращала внимание на других родителей, уверенных в себе, поскрипывающих кожей дорогих курток.

Сын учился хорошо и ругать его не должны были, но до чего же она не любила эти выходы «в свет»…

И вот теперь стояла, потерянная, перед зеркалом, и ей остро хотелось плакать, даже глаза щипало.

Ну конечно, тогда она взяла себя в руки — а как же! Сказала себе: минутная слабость, вот и все. Что ж это ей, наряжаться, как некоторые, профукать все деньги на себя, а дети обтрепанные будут ходить? Есть ведь и такие матери — сама как куколка, а дети неухоженные, несчастные.

Пальто, конечно, носить уже нельзя, но ведь и в секонд-хенде можно что-то себе подобрать. Там, конечно, тоже далеко не первой свежести вещи, с запахом таким въедливым, но что поделаешь, денег лишних нет. На том и порешила. С мужем это не обсуждала — незачем.

Дети подрастали, время шло, пора было подумать о их будущем. Надо дать детям хорошее образование. Непременно хорошее, чтобы не остались они неучами, как мать.

А вскоре появилась у мужа возможность поехать на Север, как тогда говорили, «за длинным рублем». Василий вообще-то и не думал ехать. Он у нее такой спокойный, домашний. Так, сказал вскользь, что, мол, ребята едут на Север. Ему предлагали…

— А ты что ж?

— Я?.. — удивился Василий и, немного подумав, сказал неуверенно, — вообще-то, можно…

И стал Василий ездить на Крайний Север. Тяжело приходилось. Впервые возраст свой почувствовал. Ситуации всякие были, однажды даже думал: все! Они тогда с подрядчиком на тяжелом грузовике до объекта ехали. Мороз, понятное дело, под минус пятьдесят, аж звенит. Солнце бледное, в розовой дымке. Дорога искрится, смерзлась вся. Место здесь пустынное, даже птиц не видать. Никто по дороге этой не ездит. Случись что — на помощь прийти некому. И вдруг мотор заглох. Шофер, уж на что человек бывалый, а тут побелел весь: кранты, мол. Ничего, обошлось. Отогрели мотор, запустился как миленький. Жене ничего не стал говорить: зачем тревожить человека, она и так за детей вон как переживает. Ей и без того хлопот хватает.

Прошло несколько лет. Рубль на Севере оказался вовсе не таким «длинным», как обещали. Правда, и Василий — человек смирный, за себя никогда не постоит. Ему меньше других доставалось. Или казалось так… И все же выучить сына удалось.

Но выучить — это еще полдела, надо ведь и квартиру ему справить, чтобы жену молодую было куда привести.

Маленькая, хрупкая, Наталья производила на всех впечатление мягкой и беззащитной. Ей хотелось помогать. Хотелось жалеть ее и, само собой, поучать, поскольку постоянной ее присказкой было: «Что мы, немощные, сирые да убогие можем…» Но это только первое впечатление. Муж знал ее несгибаемость во всем, что касалось будущего детей. Здесь уж она, что называется, закусывала удила. Решила про себя, что коль самой не удалось, то расшибется, но детям счастье добудет. Эх, не читала Наталья Экклезиаста. А между тем, он еще в ветхозаветные времена предупреждал:

«Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем?..

…Я великие делал дела,

Я виноградники насажал, я дома себе строил,

Я устроил себе цветники и сады, насадил в них дерев плодовых,

Я устроил себе пруды — орошать из них рощи, растящие деревья…

Но оглянулся я на дела, что сделали мои руки,

И на труды, над чем я трудился, —

И вот, все — тщета и ловля ветра,

И нет в том пользы под солнцем!»

Ничего этого Наталья не знала, а потому задачи ставила перед мужем сложные, порой даже, казалось, неразрешимые. Он делал глубокий вдох и отправлялся выполнять. На Крайний Север. Оброс там жирком, отпустил животик. Во-первых, потому что Север — Крайний, холодно там. А во-вторых, известно, что в состоянии стресса организм человека, как бы «обкладывает» себя мягкой «подушкой» — прослойкой жира. Чтобы труднее было до середки, до нежного сердца достать, если что. А ситуаций, когда казалось, нипочем не вырулить, было много: и рабочие бастовали, а это по тем временам криминал нешуточный, можно и за решетку угодить — Василий ведь хоть и маленький, а все ж начальник; и травмы производственные случались, и простои, куда ж без них. Словом, деньги те, можно сказать, кровавым потом мужику доставались. А он еще человек довольно мягкий, ему самому легче сделать, чем кого-то заставить. Но положение обязывало.