Раду Чобану - Сумерки

Начали новую партию.

Прошло еще полчаса. Рожи пришла узнать, не пора ли подавать на стол.

— Дождемся Влада, — сказала Олимпия, — тогда и поужинаем.

Север в третий раз полез за часами.

— Пойду позвоню, — сказал он мрачно и отправился в кабинет.

Примерно в ту пору, когда погиб Ливиу, Иоан Богдан почувствовал, что ему невмоготу суетливая городская жизнь. Раньше они жили в деревне, и он привык к жизни тихой, размеренной в просторном собственном доме, с двором, садом и собственной нотариальной конторой. Наталия требовала, чтобы он продал и дом, и контору. С каждым днем все настойчивее добивалась она переезда в город. Против доводов, что Марилену пора выдать замуж, а Иоану поместить в хорошую школу, он устоять не смог. Но на свое счастье дома в городе он не купил. «Купим! Купим», — утешал он Наталию, а вместо этого снял дорогую пятикомнатную квартиру в самом фешенебельном районе на берегу реки, по соседству с парком. Теперь Иоан Богдан поздравлял себя с тем, что героически выстоял против атак Наталии, не купил дома и, стало быть, не отрезал себе пути к возвращению. Уезжая из деревни, он надеялся, что когда-нибудь туда вернется.

В городе ему было тесно, душно, он не знал, куда себя деть, чем занять. На досуге в деревне он читал исторические сочинения — коньком его была история Трансильвании до 1918 года, он охотился за старинными журналами и альманахами времен Австро-Венгерской империи. Сделавшись горожанином, Иоан потерял вкус к жизни, забросил свои увлечения, равнодушно смотрел на пожелтевшие листы старых газет, чисто и трогательно пахнущие хорошей бумагой. Не радовал его и парк — он возил по нему Влада в коляске, водил за руку — и несмотря на чистый воздух, подстриженные деревья, ухоженные дорожки тосковал по своему деревенскому саду, по шезлонгу в тени абрикосов, где «История происхождения румын в Дакии» доставляла ему несказанное удовольствие. В городе он чувствовал себя птицей в клетке.

Суетность, которая приводила в ликование Наталию, его угнетала. А Наталия самозабвенно наслаждалась прелестями городской жизни. О такой жизни она мечтала еще до замужества и даже пыталась осуществить свою мечту в деревне, повергая в молчаливое недоумение скромную сельскую «интеллигенцию», иначе говоря, учителя, врача, двух священников, начальника железнодорожной станции и четырех лавочников, именовавших себя «коммерсантами».

В городе она тут же вступила в Женское благотворительное общество и вознамерилась затмить Олимпию, но Иоан Богдан понимал, что никогда ей не быть ни столь светской, ни столь сдержанной и вместе обходительной и естественной, какой была Олимпия. Наталия устраивала один прием за другим, и из-за этих приемов у него голова шла кругом. Тихим оазисом оставалась комната Иоаны, куда он пытался спрятаться. Но его нагружали сотней поручений, ни одно мероприятие не могло без него обойтись, а ему обходилось все это не дешево и в прямом, и в переносном смысле. Он искренне старался быть предупредительным хозяином со всеми этими милыми людьми, что собирались у них по вечерам, но не находил общего языка и очень уставал. Карты его не занимали, а ему приходилось изображать интерес и сочувствие, время от времени подавляя зевки. Он восхищался изяществом и непринужденностью, с какими гости часами болтали о пустяках. Наталии он не удивлялся, он привык к неистощимости ее красноречия, но другие его удивляли: Север, например. С величавой барственностью и неизменной печалью на лице он мог целый вечер разглагольствовать о проблеме, не стоящей выеденного яйца. Перед Севером, да и перед всеми остальными Иоан робел, чувствовал себя неуклюжим тугодумом и опасался, как бы не сказать чего-нибудь невпопад. Заложив руки за спину, он прохаживался по четырем большим комнатам, приостанавливался то возле одного кружка, то возле другого, улыбался в усы, кивком головы соглашаясь с тем, чего не слушал. К действительности его возвращал толчок и шипение Наталии: «Налей воды госпоже Ионеску». С излишней силой нажимал он на рычаг, и вода фонтаном расплескивалась вокруг, и дамы за столом жеманно вскрикивали. Привыкнув со временем к молчаливому присутствию хозяина, гости перестали его замечать, как не замечают чучело медведя в углу комнаты. Иной раз проходя мимо него, будто мимо случайного уличного знакомого, они из приличия спрашивали:

— Как поживаете, господин Богдан?

А он, рассеянно запинаясь, отвечал:

— Ничего… знаете ли… живу вот…

И смущенно улыбался, боясь, что ему придется вступить в более длительный разговор с дамой или господином, которых он и знать-то толком не знал.

После вечера Наталия накидывалась на него:

— Чурбан! Деревенщина неотесанная! Ты же для людей — пугало! Мало того что из-за тебя, скупердяя, я не могу сшить себе нового платья и опять надену муаровое, в котором была уже на балу в префектуре, ты еще своими дурацкими манерами делаешь из меня посмешище!

Он все молча безропотно выслушивал, загадочно, как Джоконда, улыбался, зная, что скоро все это кончится и Наталия уйдет к себе. И она уходила, от негодования громко хлопнув дверью, а он тут же устраивался поудобнее в глубоком кресле, откуда едва виднелась его макушка с ежиком седых волос, надевал очки и погружался в «Альманах наших писателей», изданный в 1911 году Борнемисе из Орэштие, и вновь обретал полноту жизни.

Когда к хлопотливой городской суете прибавился еще и страх перед бомбежками американцев, Иоан твердо решил вернуться к мирной деревенской жизни, где на зорьке будит тебя пастуший рожок и куры безбоязненно купаются в пыли на дороге. Наталии он ничего не говорил, собираясь сперва осуществить задуманное, а потом уж заставить ее смириться, чего бы это ему ни стоило.

В деревне Лунке, где они жили прежде, уже не нашлось ни работы, ни подходящего дома. Агентство по продаже недвижимости подыскало Иоану дом в Вишане, зажиточном равнинном селении с широкими улицами, обсаженными акациями. Дом был не такой просторный, как в Лунке, но крепкий, с добротной изразцовой печью, зимой в нем было тепло, летом прохладно. Невелик был и сад, с огородиком и клумбой цветов, а под деревьями — двумя орехами, абрикосом и грушей, было местечко и для шезлонга.

Наталия разгневалась и бушевала куда неистовей, чем тогда, когда он отказался купить автомобиль. Было это давно, они были молоды и только-только обосновались в Лунке, Иоан был влюблен и уступил, купив «форд». Автомобилем управляла Наталия, ему и в голову не пришло учиться водить машину. В клеенчатой куртке, шлеме и очках Наталия носилась по деревенским улицам, вздымая тучи пыли и оглушительно сигналя. Собаки заливались лаем, куры и индейки в панике разбегались, крестьяне справедливо негодовали, а лавочники восхищались и завидовали. Но случилось так, что «форд» столкнулся нос к носу с Мишкой, огромным быком, который равнодушно и неотвратимо двигался навстречу опасности. Тут уж запаниковал «форд». Резко взяв вправо, он проскочил между двух акаций, проломил витрину с хозяйственной утварью в скобяной лавке господина коммерсанта Путича и затормозил у самого прилавка.